заорать: «Браво!»
— А так больно? — поднимает голову доктор, отрывая взгляд от моей руки, и смотрит прямо в глаза.
— Ай!
Всё ещё смотрит.
— А так? Надо всё учесть, Ульяна Сергеевна, отвечайте!
Киваю и снова дёргаюсь. Несмотря на боль, мне не по себе. То холодно, то жарко. Ибуфен, зараза, действует.
Вот бы меня от оркестровика так жарило. Тогда бы я вышла за Шурика замуж, родила бы ему детей и усадила бы в декрет, а дальше… Гуляй, шальная императрица! И вся учительская, которой я правлю, брала бы с меня пример. Но Шурик, он как переросший, набравший влаги огурец — ни то ни сё. Вяловатый и горький.
— Вам обезболивание в скорой делали? В документах не указано, но всякое бывает.
— Нет. Я выпила ибупрофен, вроде бы стало лучше, а сейчас опять. Накатывает.
Интересно, он бабулькам с переломами шеек бёдер так же в глаза заглядывает? Видимо, отсюда их направляют прямиком в кардиологию. Не удивлюсь, если между отделениями негласная договоренность.
В кабинет заходит медсестра. Звеня медицинскими принадлежностями, она останавливается у блестящего столика в углу.
— Леночка, оставьте, я сам уколю. — Оттирает её от инструментов, распаковывает одноразовый шприц.
Леночка нехотя соглашается.
Смотрю на его крупную спину и понимаю, что этот высокий мускулистый доктор Преображенский на минималках, собрался сделать мне обезболивающий укол. А куда его делают? Правильно. В то самое мягкое место.
Этого ещё не хватало. Я решительно против.
— Расстегните юбку и спустите ниже.
Вот любому другому врачу — без проблем. Но с Ткаченко просто ступор по этому поводу. Не хочу я, чтобы он мой зад видел. Я, конечно, помираю, у меня перелом и слёзы из глаз, но всё равно… фигушки!
— Только после свадьбы, доктор Хаус. Верните назад Леночку! — И морщусь от усиливающегося нытья в области локтевой кости.
— Не понял?! — приподнимает правую бровь и, спустив немного лекарства, приближается ко мне.
— Почему вы решили колоть укол собственноручно, если это входит в обязанности медсестры?
— Так, Ульяна Сергеевна! Я ваш лечащий врач. Давайте сюда вашу!.. Мышцу! — мотнув головой, и громко выдохнув. — Оголяйте место инъекции! Немедленно!
— А то что? Уколете меня насильно? Ваша смена закончилась. Почему вы за меня взялись? Как это работает? Вы хотите получить больше денег?
Я, как камикадзе, осознанно иду на конфликт. Потому что этот тип слишком многое себе позволяет.
Константин Леонидович удивлённо таращит глаза, делает ещё шаг.
— Не двигайтесь, доктор Ткаченко, а то буду орать.
— Вы и так будете орать, когда действие вашего просроченного ибуфена закончится посреди длиннющей очереди на рентген. У вас там нет абонемента с правом преимущественного прохода, а боль будет нарастать. Ульяна Сергеевна, вам придётся, страдая, пропустить всю бригаду строителей.
— Я требую Леночку!
Прожигая меня насквозь, смотрит искоса, но попыток приблизиться больше не делает. Гордый!
— А с виду не скажешь, что вы такая…
Я его тут же перебиваю:
— Предусмотрительная и осторожная?
— Старомодная и ограниченная, — смотрит недоброжелательно, но к двери идёт.
Приоткрыв её, зовёт сестру. Кто бы меня слышал. У меня рука сломана, я едва удерживаюсь от желания выть от боли, и при этом маюсь дурью, стесняясь показать зад врачу.
Впрочем, Леночка в кабинете появляется уже через минуту. Ткаченко передаёт ей шприц.
— Вы же сами хотели уколоть?!
— Коли, и всё. — Недовольно толкает её ближе кушетке, где расположилась я.
Оскорбленный и униженный, он садится за стол. Начинает молча писать.
Нарочно разворачиваюсь так, чтобы доктору не было видно. Впрочем, он и не смотрит.
Леночка мочит спиртом ватку, трёт, потом со всей силы втыкает в меня иглу. Больно. Но я не жалуюсь. Прижав мохнатый кусочек к коже, быстренько надеваю юбку обратно.
— Надо же, Константину Леонидовичу отказали в обнажениях, — констатирует факт медсестра, проходя мимо доктора и направляясь к выходу.
Хихикнув напоследок, удаляется. А я сажусь на любимую кушетку, жду, когда подействует укол и станет легче. По идее тогда до рентгена я доберусь без происшествий. Но у Ткаченко свои планы. Он суров, как древнерусский полководец, успешно воевавший против половцев.
— В коридоре посидите, потом на снимок! — чеканит Ткаченко, продолжая истерично чиркать по бумаге ручкой. — Снимка дождётесь, потом доктор Разумовский его посмотрит. Назначит лечение. Наложит гипс.
М-да! Вот и закончился наш страстный роман. Майка расстроится, будет плакать. Подумав об этом, поднимаюсь и, скривившись, ползу к двери. Выполнять указания не совсем лечащего врача.
Глава 5
— Ну и чего мы сюда приперлись, собственно говоря? — Усаживаюсь поудобнее в мягкое кресло актового зала медицинского университета, так, чтобы загипсованная рука была в наиболее комфортном положении.
— Это международный медицинский образовательный симпозиум. Мероприятие исключительной важности.
