зеркалу, приподнимаюсь на носочки, разглядывая наливающийся кровоподтёк под кожей. — Я в школе вообще-то работаю! А вдруг дети увидят это непотребство?
— Будешь носить загадочный шарфик. — Ещё раз стискивает в объятиях и наконец-то даёт выйти из ванной.
Оставшуюся часть вечера мы проводим, слушая мою маму. Она страшно волнуется и очень старается угодить Ткаченко. Спрашивает, выбрали ли мы дату, интересуется, какую свадьбу мы бы хотели. И безумно радуется, услышав, что мы не планируем отмечать этот день только вдвоём.
Ближе к ночи, ещё раз похвалив Ткаченко за подаренный ей замиокулькас, мама провожает нас, снарядив в дорогу пакетами с ужином, завтраком и обедом заодно. Я ей благодарна, ибо подозреваю, что, как только мы окажемся дома, доктор Ткаченко снова потащит меня в кровать.
По дороге домой мы слушаем музыку. Мы счастливы, влюблены, радостны, мы живём в настоящем, и, кажется, любые слова здесь будут лишними.
Но, остановившись на светофоре, доктор обращает внимание на огни рядом стоящей аптеки.
— Ульяш. — Нахмурившись, ведёт машину. — Сейчас будет чисто медицинский вопрос. Ты меня как врача воспринимай, хорошо?
— Да, — улыбаюсь, повернувшись к нему и коснувшись колена.
Очень люблю его красивый профиль.
— За всё то время, что мы с тобой вместе, у тебя ещё ни разу не было критических дней. Мне кажется, прошло больше месяца.
— Точно! — Обалдев от собственной тупости, копаюсь в сумочке и ищу телефон, дальше перелистываю иконки на экране в поисках женского календаря. — Четыре дня задержки. Надо купить тест.
Мы с доктором переглядываемся. Он чуть проезжает вперёд, разворачивается на перекрестке и припарковывается у аптеки.
В машину я возвращаюсь с маленьким пакетиком в руках.
Теперь этот наш секретный вопрос становится основной темой вечера, и, пока доктор, отнеся пакеты к холодильнику, аккуратно их разбирает, я иду в санузел.
Дверь не закрываю. Жду пять минут, во время которых ко мне присоединяется Ткаченко.
Он опускается рядом. Обнимает меня, положив подбородок на плечо.
— Ты, наверное, ещё не хочешь детей?
— Честно сказать, от Майки — нет, — тихо смеётся, — а если мы уже сделали малыша, то я готов.
Чуть поёжившись, нервничаю.
— И если тебе хочется детей, Ульяш, то я тоже готов.
Двоякое ощущение. Конечно, мне хочется, но мы так мало времени вместе. И я об этом ещё не думала, но если уже есть ребёнок, то это, безусловно, огромное счастье. Подумать только, ребёнок от такого красивого мужчины! Это же подарок судьбы. И мне уже тридцать пять и давно пора, но всё равно очень-очень необычно и волнующе.
— Если мы оба боимся, нам стоило предохраняться, доктор.
— Мы не боимся. У нас любовь! — Целует меня в висок Ткаченко, но, перевернув тест, мы оба видим, что на нём одна полоска.
— Чёрт! — неожиданно грустно выдает доктор, хотя только что утверждал, что якобы об этом не думал. — Получится в следующий раз.
И я испытываю разочарование, потому что вот прям сейчас оказывается: я хочу от Ткаченко всего и сразу, и детей в придачу.
— А если Майкино проклятие исполнилось? Она говорила, что у меня не будет детей в том случае, если я отберу у неё тебя.
— Не говори ерунды! Я в такое никогда не верил и не верю. Оплодотворение — это процесс слияния наших с тобой гаплоидных половых клеток, или, иначе, гамет, приводящий к образованию зиготы. И твоя чокнутая подруга не способна повлиять на это.
— Я люблю тебя! — Зажмуриваюсь и изо всех сил прижимаюсь к Ткаченко.
— И я тебя люблю, Ульяш. И у нас обязательно будут дети. Я тебе это, как твой личный доктор, обещаю.
К О Н Е Ц
