одним срочно — нам, шорным, тьфу! Спешат и суетятся те, кто тишины боится, голос свой услышать боится, смерти боится или у кого совесть нечиста. Твоя-то как? Чистая?
— Нечистая, — сказал Мирон, решив, что, если будет ей поддакивать, дело пойдет веселей. — Мне сделать кое-что надо, чтобы… найти и ничего не потерять. Здоровье, например.
— Было бы оно, а, — фыркнуло табачное облако. — Давай, куру купи. Тушку целую. С потрохами.
Куру! И всего-то, возликовал Мирон. Тоже мне, жертва — курица замороженная. Ей вообще все равно. А напредставлял себе…
С потрохами, правда, в ближайших продуктовых оказалось не очень. Он кружил по району, и на вопрос о внутреннем состоянии кур везде отвечали одинаково — смешком. Пришлось набрать по отдельности: саму курицу, печень и сердечки. Возле бабкиного дома даже лапы отхватил. Заплатил родительскими деньгами.
Злясь, что приходится так ерундово тратить время, Мирон поднялся в бабкину квартиру. Правда, Калерия отчего-то скривила тонкие губы и подолгу вглядывалась в каждую покупку. Срок годности проверяет, догадался он. Какая, к черту, разница, если все равно в жертву?
На плите уже бурлила вода. Калерия кинула туда пару лавровых листочков, сдобрила перцем-горошком и опустила обмытую тушку. Оставшиеся части курицы отправились в морозилку, под завязку забитую красной икрой.
— А, — сказал Мирон. — Так это суп, что ли?
— Супь, — подтвердила она. Перед его носом возникла миска, полная черной от земли картошки. — Чисть пока. — И укатилась в комнату.
Мирон начал чистить. В отбросах оставалось больше, чем на клубнях, но о качестве речи не шло, так что справился он быстро. Сполоснул руки, вытер их о джинсы. Крикнул: «Готово!»
Калерия пришла, посмотрела, снова вся скривилась — так себе, значит, работа. Кисло спросила:
— Дома-то чего делаешь? По хозяйству умеешь?
Мирон с готовностью замотал головой:
— Учусь я. Учусь, ясно? Устаю, только за компом отдыхаю.
— «За компом», — передразнила она. — Ладно, на первых порах приму. С условием…
Выловила из кастрюли одну картофелину, оглядела ее со всех сторон и бросила обратно.
— Звать как?
— Мирон.
— Ох ты ж! — Мирон пожал плечами, имя как имя. — Приму с условием: завтра снова ко мне придешь. Тяжело стало, я одна на весь Ленинский район, а дел не убавляется. Обманешь, не придешь — так и я тебя обману. Скажу, мало пожертвовал, и с тебя убудет, ясно?
— Ясно, — сказал Мирон, хотя ясно не было. — А чего я пожертвовал?
— Добро! Доброе дело сделал, чем тебе не жертвочка? Была ноша моя — Мирон пришел, себе взял, — отчетливо произнесла Калерия. — Взял-взял, иди. Завтра сочтемся.
В недоумении он вышел на улицу, сел на скамью. Вытянул перед собой ладонь. Курицу купить и картошки начистить — так вот она, ведьмина жертвочка? Знай он заранее, нарубил бы ей дров и воды притащил — или что там еще по хозяйству у ведьм? И бабушка бы не… Ладно. А могла и наврать! Сидит там без пенсии и без кур — а просить стыдно. Мирон просто удачно под руку подвернулся. Но глубоко внутри он знал: нет, не наврала, хоть и не объяснила ничего толком. «Ты мне — я тебе» — как-то так у них все и устроено. Жертва добрыми делами… Пожалуй, в этом был смысл.
— Позвони, — сказал он ладони и подождал, пока в заднем кармане вжикнет телефон.
— Мира! — говорила Алиса, запыхавшись. — Я забыла про духовку, скажи, что моя мама тебе позвонила и ты ее выключил!
— Да, — ответил он, и тут наконец попустило.
Слишком много. Слишком для него одного. Рука, бабушкина болезнь, телефон, а теперь еще и Алиса. Он устал. Его жизнь куда-то делась — всего за несколько дней ее подменили чужой. Он знать не знал про этот двор и дом, а теперь бывает здесь чаще, чем в школе. Его оторвали от друзей и дали взамен Калерию с курицей наперевес. Еще никогда Мирону не было настолько одиноко, как сейчас, на этой лавочке.
— …Прямо напротив нашего дома, представляешь? — оказывается, продолжала Алиса. — Сбили и уехали, вот что за люди? Я все бросила и побежала. Хорошо, Катя вышла — одна бы я точно не справилась. Мы положили ее в Катину машину и поехали в ветеринарку, там срочная операция… Обзванивали приюты: нельзя же ее потом обратно на улицу…
— Кого «ее»? — механически спросил Мирон. Смысл Алисиных слов от него ускользал.
— Говорю же — собаку! Ты меня вообще слушаешь? Я просто забыла перезвонить, я… Только недавно вернулась. Устала страшно. Давай завтра позанимаемся, ладно?
— Завтра я занят, — сказал Мирон и сбросил.
А потом еще долго сидел возле бабкиного дома и просто смотрел в небо.
* * *
Суп оказался ничего. Жирный, золотистый. Готовить Мирон не умел, а жрать чипсы и переплачивать за пиццу только поначалу казалось удачной идеей. Деньги как-то сразу стали таять быстрее, чем он рассчитывал. Так что суп оказался в тему. Сначала Мирон приглядывался: искал тараканов или грязь, а потом забил. Тем более что ничего мерзкого в квартире не оказалось, кроме разве что трубки, которой Калерия то и дело дымила, но и с ней Мирон свыкся, как свыкаются с морозом в феврале и летним зноем.
Бабка ничем особенным не грузила, — пока он тер полы и снимал с потолка паутину тряпкой, намотанной на швабру, Калерия посиживала в кресле и вязала, даже не глядя на спицы. Зато с Мирона глаз не сводила и тыкала пальцем то в пол, то в потолок, чем жутко его бесила.
— Что за «шорные»? — спросил он, просто чтобы не заснуть от монотонной работы.
— Шорные-дозорные. — От ее манеры выражаться у Мирона ломило в висках. — Следим.
— За чем?
— За всем тут следим. Нас вон сколько. Следим за тем, что делается, и за тем, что будет. Чтоб все тихо было, тихо… Ведро убери и ногой в него не наступи.
Ощущение безумия сгущалось.
— Ну а я вам зачем?
— Одна я, — завздыхала Калерия. Даже отвернулась ненадолго. — Район на мне, а молодых не присылают. Молодые им самим нужны. У тебя, говорят, и так спокойно. Ага, спокойно! В Володарского три девки пропали, съели девок, выварили и съели. Да чего Володарского — Прудки, семья с дитем. Месяца не прошло, как дочку убили, а он уже по остановкам ходит, хо-одит, ищет…
— В полицию надо.
Она махнула скрюченной наподобие куриной лапки рукой:
— Да чего она сделает, полиция твоя… И я ничего. Одна, старая… И рука. Рука-то костяная!
Мирон с недоверием покосился на бабкины руки: они были на месте. Только правая не двигалась.
— Протез, — пояснила Калерия и помахала неподвижной кистью. Надо же, выглядит как настоящая… — Тут оно было, местечко мое. Резала, чтобы
