быть за "шумы", но гоню от себя эти мысли, теперь у меня есть комната, и притом великолепная, пора обживаться.
Я впитываю в себя пространство, в которое только что вошла, и это не что иное, как роскошь. Эстетика кричит о старых деньгах, но с современным уклоном. Роскошные турецкие ковры расстилаются по темным деревянным полам, элегантно контрастируя с минималистичной мебелью.
Здесь царит атмосфера сдержанной роскоши, которая заставляет меня задаться вопросом: чем именно зарабатывают на жизнь эти ребята? Если Кейт направила меня к ним, они должны быть надежными, хотя бы в какой-то степени. Однако тайна всего этого продолжает грызть меня.
Я сажусь за изящный письменный стол и достаю блокнот, чтобы записать список занятий и рекомендации по уходу за Алиной. Обычно обеспеченные семьи передают мне исчерпывающее руководство для своих детей — страницы и страницы с описанием того, что делать и чего не делать, вплоть до мелочей. Но эти трое? Ни одного указания. Как будто они ожидают, что я справлюсь со всем сама, или, может быть, их просто не волнуют подробности.
Бедный маленький ребенок. Я размышляю над списком, решив заполнить пробелы, которые они оставили. Ясно, что ей понадобится не просто сиделка. Ей нужен человек, искренне заботящийся о ее благополучии. И нравится им это или нет, но этим человеком буду я.
Проводить день с Алиной удивительно полезно. Моя степень по детской психологии очень пригодилась, когда мы преодолевали языковой барьер и начинали налаживать контакт. Тем не менее, диплом по детской психологии, это одно, а реальный практический опыт работы няней — другое, и я опираюсь на оба этих опыта, чтобы все получилось. Пока мы играли и разговаривали, я составила несколько списков, и, когда она уснула, решила, что пришло время выполнить первый.
Зайдя на кухню, я обнаруживаю, что повара погружены в свой собственный мир и бездумно курят. Я подавляю хмурый взгляд. Курить на кухне? Серьезно? Я протягиваю им список блюд, составленный специально для Алины. Их лица едва скрывают раздражение, но, когда я упоминаю, что все претензии можно адресовать Александру, они мрачно молчат.
Я чувствую, что разыграла правильную карту. Приятно знать, что я не единственная, кто находит этого человека пугающим.
Ближе к вечеру я возвращаюсь в свою экстравагантную комнату. В доме тревожно тихо. Парни еще не вернулись, по крайней мере, я их не видела. И почему-то это тревожит меня больше, чем если бы они были здесь. Что они задумали?
Выскользнув из одежды, я решаю насладиться комфортом, который сулит эта роскошная кровать. Я всегда спала обнаженной, это мое чувство освобождения, естественности.
Дмитрий, с его мягкими словами и доброй улыбкой, и Николай, чьи пронзительные глаза заставляют мое сердце биться, и я мысленно переключаюсь между их разными личностями, оба излучают ощущение грубой силы, скрытой за разными фасадами. Я не могу не думать об их сильных руках, венах, которые выдают в них воинов, но затем мои мысли перемещаются к Александру — грозному, пугающему Александру. Он — мужчина-башня, рост которого легко превышает метр восемьдесят три. Он горяч, и это так же тревожит, как и притягивает. Я знаю, что должна сопротивляться его притяжению, но сомневаюсь, хочу ли я этого.
Но тут происходит немыслимое.
Дверь распахивается, и Александр входит без стука и предупреждения. Прежде чем я успеваю среагировать или собрать одежду, он уже в комнате. К своему ужасу, я понимаю, что полностью обнажена.
ГЛАВА 4: БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ
АЛЕКСАНДР
Какого черта она делает в моей комнате? Голова раскалывается, зрение помутнело от алкоголя. Но сквозь дымку я все же могу различить фигуру Эммы, прижимающей простыни к груди, как щит.
— Что ты делаешь в моей комнате? — Спрашиваю я.
— Это моя комната! — Заикается она, глаза ее расширены от возмущения и страха.
Я прищуриваюсь, оглядывая комнату. Черт, как же темно, но даже в пьяном состоянии я медленно различаю различия. Не тот ковер. Не тот цвет стен. Черт, даже запах не тот, цветочный, а не дымчатая смесь моего одеколона и кожи.
— Какого хрена ты голая? — Мне удается выплюнуть. — Разве ты не няня?
Лицо Эммы вспыхивает глубоким красным цветом, когда она пытается прикрыться простыней.
— Я всегда так сплю. Я не ожидала, что кто-то войдет!
Я чувствую, как растет мой гнев, подстегиваемый алкоголем, текущим по моим венам.
— Это не совсем подходящее поведение для няни, не так ли?
Я подхожу к ней ближе, возвышаясь над ее миниатюрной фигурой. Ее глаза расширяются от страха, она пытается отступить, но ей некуда бежать. Она зажата между мной и кроватью.
— Я не приемлю такого поведения в своем доме, — рычу я, крепко хватая ее за запястье.
Эмма вздрагивает, ее глаза перебегают с ее запястья на мое лицо.
— Я не напрашивалась к тебе в дом. И к твоему сведению, это моя комната! Мне ее отдал Николай. — Огрызается Эмма, отводя взгляд от моего сжатого кулака.
Мои брови взлетают вверх.
— Это единственное, что он тебе отдал? Просто комнату? Или ты здесь, решила соблазнять нас?
— Отпусти меня! — Кричит она.
И я отпускаю ее запястье. Ее лицо становится еще более красным, в глазах вспыхивает возмущение. Эмма вскакивает, хватает первую попавшуюся одежду — рубашку и джинсы — и начинает поспешно надевать их.
Как раз в тот момент, когда она натягивает футболку через голову, дверь снова распахивается. Это Дмитрий, его глаза перебегают с полуодетой Эммы на мою стиснутую челюсть.
— Что, черт возьми, здесь происходит?
Его голос спокоен, но напряжение нарастает еще больше, настолько, что его можно резать ножом. Эмма быстро заканчивает одеваться и отходит от меня, оставляя между нами как можно большее расстояние. Дмитрий, похоже, замечает это и делает шаг к ней, не угрожающе протягивая руки.
— Что здесь произошло? — Мягко спрашивает он, пытаясь разрядить обстановку.
Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить свое бешено колотящееся сердце.
— Она ошиблась комнатой, и она была голой, — говорю я сквозь стиснутые зубы.
Глаза Дмитрия слегка расширяются,
