на голову и оставил кровавую отметину. По этой отметине и поныне можно опознать племя Каиново.
– Убирайся с глаз моих – сказал Бог Каину.
– Но если люди узнают, что я убил своего брата, то убьют меня – взмолился Каин.
– Не бойся, по этой отметине люди поймут, что ты отмечен мною и ничего тебе не сделают. Разве только будут презирать – устало ответил Бог Каину и удалился.
Вельзевул последовал за ним.
– Ты даже не накажешь его? – спросил он у Бога, когда поравнялся с ним.
– А это ты Вельзевул. Каин виноват в том, что совершил. Но, на это его толкнуло безумие и зависть, которым ты ослепил его разум – ответил Бог.
– А я бы его убил – признался Вельзевул – кстати, теперь, у меня другое имя: Дьявол.
Бог ничего не ответил Дьяволу. Он вновь удалился в Эдем. Мир, созданный им, нуждался в защите. Война между ангелами и бесами продолжалась. Но, ни одна из сторон, не могла взять верх в этой битве. Люди перестали слышать Бога. Жажда денег и власти сделала людей безумными. Эта жажда была сильнее разума. Ради нее люди готовы были на самые страшные преступления. Нужно было создать новое оружие, способное одолеть это безумие. И Бог выковал меч правды.
Неприятное открытие
Даже находясь в ссылке, Иосиф, тем не менее, не терял связь с Лениным. Они поддерживали отношения через переписку. Он, также, ежедневно просматривал свежую прессу и знал о событиях на фронте.
Эта ссылка спасала его от призыва на службу в армии. Кормить окопных вшей ему не очень улыбалось. В поселке он познакомился с очаровательной женщиной и переехал к ней жить. Вскоре у них родился сын. Иосифу нравилась та неспешная мирная жизнь. Он устроился учителем богословия в местную церковно-приходскую школу. Все чаще его посещали мысли о том, чтобы остаться здесь навсегда.
Иосиф частенько задерживался в школе, ему приходилось совмещать преподавательскую деятельность с обязанностями истопника. Поселок, в котором ему приходилось отбывать свою ссылку, был небольшим и не шибко богатым. Поэтому и средств на отдельного истопника у школы не было. Преподаватели составили график дежурств и по очереди топили церковную печь.
В одно из таких дежурств, когда Иосиф уже собрался домой и, подкинув последнюю лопату угля, умывался перед зеркалом, в своем отражении он заметил некоторые изменения. Он решил поближе рассмотреть эти изменения и поднес к зеркалу зажженную свечу, стоявшую до этого на столе. Его кожа на лице, с юности еще щербатом, вдруг разгладилась и приобрела пурпурный цвет. Ноздри вывернулись и теперь смотрели на Иосифа, своими черными волосатыми глазницами. Иосиф в ужасе отпрянул от зеркала, но видение не только не только не отдалилось, как положено примерному отражению, а наоборот начало надвигаться на него, выгибая стеклянную поверхность зеркала. Наконец стекло не выдержало и разлетелось на мелкие осколки. Перед Иосифом предстало нечто, чего он не мог определить. Помимо бронзового цвета лица и неестественно вывернутых ноздрей у его гостя были заостренные кверху и покрытые шерстью уши и небольшие рожки, торчащие по обеим сторонам лба. Зрачки его глаз были масляно-черного цвета, белки же были кроваво-красными. Одежда его напоминала монашескую рясу. Если бы он накинул, болтавшийся сзади капюшон, то вполне мог сойти за монаха, страдающего какой-то экзотической болезнью.
Черт, про себя произнес Иосиф и, закрыв глаза, потряс головой, надеясь, что видение исчезнет. Открыв глаза, он обнаружил лишь разбитое зеркало и, облегченно выдохнув, повернулся, чтобы взять веник и подмести осколки. Но посетитель не исчез, теперь он сидел, закинув ногу на ногу, на табурете возле окна и, улыбаясь, наблюдал за Иосифом. Вместо привычных для человека ног из-под рясы торчали копыта.
– Ты тут совсем расслабился – неожиданно звонким голосом заявил он.
Иосиф не знал, что делать: то ли креститься, то ли бежать отсюда без оглядки. Но судя по тому, как этот незваный гость появился, убежать от него вряд ли получиться, и Иосиф начал истово молиться. Это развеселило гостя еще больше.
– Давай, давай – подначивал он Иосифа – встань на колени и бейся своей башкой об пол.
Вдоволь насмеявшись, гость сказал
– Иосиф заканчивай этот цирк. Меня послал к тебе хозяин. Зови меня Маммон, теперь я буду тебя сопровождать, везде, где бы ты ни был, я буду следить за тобой. Хозяин недоволен твоим поведением. Ты должен уже быть в Санкт-Петербурге. Скоро там произойдут великие перемены.
Иосиф не очень понимал смысл произносимых ночным гостем слов. Ему в голову вдруг пришла странная мысль: не холодно вот так ходить зимой без обуви?
Видя, что Иосиф никак не реагирует на его слова, гость поднялся с табурета и подошел к нему, цокая копытами по, выложенному булыжником, полу. Затем он пощелкал пальцами перед лицом Иосифа, чтобы привлечь к себе внимание. Перед лицом Иосифа появилась волосатая рука с длинными когтистыми пальцами. Это зрелище вывело его из оцепенения. Иосиф отпрянул от руки и, споткнувшись о стоявшую сзади него лопату, растянулся на грязном полу кочегарки.
Посетителю наскучило неадекватное поведение Иосифа, он схватил его за шиворот и одним рывком поставил его на ноги. Затем он вновь уселся на табурет.
– Ну что? Все, успокоился? – спросил он Иосифа.
Иосиф еще не мог говорить из-за пересохшего от страха горла, но утвердительно кивнул головой.
– Вот и хорошо. Теперь мы будем часто видеться, и я не хочу каждый раз смотреть на твои представления. Теперь слушай. Завтра поутру ты поедешь в Санкт-Петербург. Там ты вновь должен стать во главе адептов призрака. У тебя там много сторонников, благодаря кинжалу алчности. Но избегай встреч с самыми главными апостолами коммунизма.
Иосиф уже оправился от приступа страха и немного осмелев, решил задать Маммону интересующий его вопрос
– Ты сказал, что послан ко мне хозяином. Но я служу богу, так сказал мне архангел Гавриил. Кто же твой хозяин? Ты же черт.
Маммон искренне расхохотался
– У моего хозяина много имен, но «архангел Гавриил»? Это что-то новенькое. Так что можешь думать, что служишь богу. И кстати я предпочитаю называться бесом, а не чертом, но, по сути, ты прав.
Иосифу вновь стало не по себе. Он искренне верил в свое божественное служение, а оказалось: служил дьяволу. Осознав это и испугавшись за свою бессмертную душу, он набрался храбрости и сказал
– Я больше не хочу, и не буду служить твоему хозяину.
Глаза у Маммона вдруг сверкнули адским пламенем, но тут, же погасли. И спокойным голосом он произнес
– А тебе некуда деваться. Твоя
