молод, полон очарования, но слишком мягок и добр. И есть люди, которые этим бесстыдно пользуются.
Милорду уже не нужно было уточнять, кто эти люди. Маргарита знала, что речь идет об одном-единственном Глостере. И она приготовилась встретиться с ним лицом к лицу.
Увидев впервые своего супруга, Маргарита испытала удивительное чувство – что бы и кто бы ни говорил другое – нет, не любовный порыв, ее сердце уже было отдано ее наставнику, но материнскую нежность, готовность помогать и оберегать.
Генриху исполнилось двадцать три года, и по-своему он был очень красив, красотой болезненной и хрупкой: высокий, тонкий, бледный. Среди крепких коренастых лордов он походил на молодую березу в роще дубов. А если прибавить еще большие мечтательные ласковые глаза… И до чего же грустные! В этих глазах светилась святая душа, исполненная кротости, самозабвения и милосердия. До чего же это был необычный король! Но Маргарита знала его историю, и она такому королю не удивилась. Он родился после смерти отца, рос одиноким ребенком, почти не знал матери… Екатерина слишком быстро встретила свою настоящую любовь, и сын без материнской поддержки одолевал трудную школу умения быть государем. Если бы рядом с ним находился человек благородный, добрый, готовый понять его… Но нет. Его детство было отдано в безжалостные руки опекуна, старого графа Уорика, того самого, кто отправил Жанну д’Арк на костер, яростно ненавидя всех французов. Всеми силами он старался вырвать из сердца мальчика привязанность к матери, называя ее не иначе как мерзкая шлюха и ставя в пример свою собственную мать, Изабеллу Баварскую. Не забывал он напомнить Генриху-подростку, что его дед-француз, Карл VI, был умалишенным. И хотя бы не говорил, что дед с отцовской стороны был болен проказой.
Единственным прибежищем и спасением несчастного ребенка был Господь Бог, и ему захотелось стать монахом, а не носить корону… Но как засветились печальные глаза Генриха, когда к нему подвели ту, что стала его супругой. Ему показалось, что «все плотины, запиравшие его юность, рухнули». В наследнице лотарингских герцогов текла горячая кровь Прованса, и Генрих, взяв ее руку в свою, сразу согрелся. Он понял, что будет любить Маргариту всегда, пока не угаснет в нем дыхание жизни. Пообещала себе и Маргарита сделать все, что только в ее силах, для счастья этого хрупкого юноши, ее супруга. Теперь ей предстояло познакомиться с окружением Генриха, о котором она была наслышана со дня помолвки. Она не забыла долгих бесед с Саффолком в старом замке у большого камина при свете факела. Эти беседы и повлияли на прием, который она оказывала тем, кого ей представляли.
С чудесной детской непосредственностью Маргарита чуть ли не бросилась на шею Генриху Бофорту, кардиналу Уинчестерскому, старику огромного роста с румянцем на щеках ярче кардинальского облачения. Ему было за восемьдесят, но природа наделила его и силой, и бодростью. А вот с разряженным Глостером она поздоровалась сдержанно. Глостеру шло под сорок, у него было красивое лицо, но его портили жестокость и фальшивая улыбка. Ему Маргарита холодно протянула руку для поцелуя.
– Мы рады вас видеть, господин герцог, – вот и все, что она произнесла.
И совершила ошибку – у Глостера не осталось никаких иллюзий. Взгляд, которым он смотрел на Маргариту, говорил откровенно: он воздаст ей по заслугам, она завела себе врага, смертельного, потому что вдобавок еще и так ослепительно красива. Но он не успел и рта раскрыть, а Маргарита уже вернулась к кардиналу. Она знала, что многим он внушает страх безжалостностью и готовностью проливать кровь, но кардинал пожелал ее замужества, и она его не боялась. Саффолк же любил его.
– Добрый мой дядя! Я хочу, чтобы вы видели во мне дочь, а не племянницу.
Кардинал, очарованный и побежденный, расцеловал ее, поздравив себя с правильным выбором. Наконец-то изящество, смех и веселье украсят жилище английских королей, где случилось столько печального.
22 апреля Генрих и Маргарита были обвенчаны в аббатстве Тичфилд, тоже принадлежащем кардиналу и расположенном неподалеку от Уинчестера. Великолепная церемония стала словно зарей новой жизни для только что рожденной пары, сияющей молодостью, и она принесла им счастье, потому что брачная ночь принесла наслаждение им обоим. Генрих не имел большого любовного опыта, но, влюбленный, он обращался с юной женой очень нежно, ласково и деликатно, что было большой редкостью в те грубые времена. Он сумел разбудить желание в ее созревшем для физической любви теле, и Маргарита испытала блаженство. Она была в восторге от их совместного открытия и чутко отвечала на все желания мужа, тая в себе прихотливый темперамент своего отца и рода Валуа. Генрих проснулся рабом той, кого сделал женой. И с этого дня он передал в ее хорошенькие ручки власть, которой тяготился и которую она с удовольствием взяла.
Когда поутру молодые супруги получали поздравления от двора, кардинал возблагодарил Господа Бога за помощь. От юной пары веяло согласием и счастьем, и этот союз должен был принести долгий мир всему королевству, которое так в нем нуждалось, даже если не все понимали это.
Завоевав короля, Маргарита хотела испробовать власть и над своими подданными. Ей предстояло покорить лондонцев. «Радостное прибытие» в Лондон и венчание там на царство было главным событием в череде свадебных торжеств, которые начались так радостно. Маргарита хотела в этих торжествах забыть странное чувство, похожее на упрек или раскаяние, оставшееся у нее после брачной ночи. Поначалу она опасалась грубости, обыкновенной спутницы супружеских постелей, но потом с наслаждением отдалась застенчивым ласкам, удваивая их сладость воображением: словно бы расточал их ей другой… Теперь она хотела обожания толпы, которое во много раз увеличило бы ее супружеское счастье.
– Тогда-то я и узнаю, что значит быть королевой, – говорила Маргарита своей фрейлине Ализон де ла Гранж, с которой они выросли вместе и которой единственной было позволено остаться с ней. – Меня уверили, что народ любит своего короля, и если я сделаю его счастливым, он будет мне благодарен и полюбит меня.
К своему сожалению, она узнала, что придется набраться терпения и подождать еще месяц. Лондон хотел украсить себя и как следует подготовиться к торжествам. К тому же из-за бури и у королевы не было достойных нарядов, которые предстояло сшить. На самом деле – но никто не посмел бы сказать об этом королеве – дело было в парламенте. Парламент не хотел давать денег на торжества в честь женщины, которая не только не привезла никакого богатства, явившись в одной рубашке, и которую предстояло еще одевать!..
Наконец был назначен день приезда в столицу – 28
