цепь и снова заживем! Надеюсь на скорую встречу. Сегодня же напишу маме и Ивану Васильевичу, чтобы не волновались за вас. Верьте, все будет хорошо!
Обнимаю и целую вас обоих. Т. М.
22 нюня 1941 г."
— Ничего не понимаю, — растерянно сказал Юрась. — О каких-то собаках… А про ружье не пишет!.. С кем-то нам надо ехать к товарищу Спиваку… И почему-то не знает, когда он вернется…
— Какая странная записка… Может быть, дядя Тима шутит?.. — голос Владика звучал неуверенно.
— Нет, здесь что-то не так. — Юрась обвел комнату пытливым взглядом.
У ножки стола он заметил листок бумаги. Должно быть, его сдуло со стола, когда Юрась открывал окно. На листке незнакомым почерком было выведено то же слово: "Юрасю".
"Ждал вас цельный день, — писал неизвестный, — Больше ждать не могу. Приказано вернуться в двадцать ноль-ноль. Письмо от отца оставляю. Ружье взял в соответствии с приказанием. Сидите дома, не отлучайтесь. За вами, видно, еще приедут".
Дальше стояла неразборчивая подпись.
— Кто это? — спросил Владик.
— Не знаю… Только ясно, с батей что-то случилось… Он, наверно, в больнице, и за нами приезжали…
— А при чем тут бешеные псы и ружье? Он бы так и написал, что заболел…
Юрась и сам понимал нелепость своей догадки, но обе записки были непонятны, тревожны, и найти им объяснения он не мог.
— Что же нам делать? — Владик с надеждой смотрел на Юрася. — В записке сказано, чтоб мы ждали. К нам кто-то приедет…
— Надо заняться чем-нибудь, чтобы время скорее прошло… Что случилось с батей?!
— Если бы знать, кто приезжал за нами!
— И что это за "бешеные псы"? Ничего не понять… А может, батя и вернется к вечеру. Сам пишет, что увидимся. Давай займемся приемником. Давно разобрал его, а собрать лень было. За работой время быстрее пройдет.
— Давай. Мы во Дворце пионеров изучали разные схемы…
Разложив на столе детали, они стали собирать приемник. Оба сейчас не говорили ни о письме Тимофея Петровича, ни о таинственной записке незнакомца. Но каждый думал только об этом.
Они заканчивали работу, когда где-то вдали прокатился глухой раскат грома.
— Гроза! — удивился Владик. — А когда шли, небо было синее, ни единого облачка.
Снова раздался отдаленный раскат грома. Юрась выглянул в окно.
— Что за день сегодня! Небо чистое, а гром гремит…
— Где-то гроза. Только далеко.
Вечерело, когда Юрась сказал:
— Все. Наладили. Теперь должен работать… Только слушать не хочется… А батя все не идет…
— Давай послушаем для проверки… Чтобы знать, как работает.
Юрась долго крутил рычажок, прежде чем поймал еле слышную, невнятную речь. Он перевел рычажок, и в комнату ворвался грохот медных труб. Где-то, за тридевять земель, музыканты, надувая щеки, дули в медные трубы, и звуки оглушительного марша бились о стены маленького домика, затерянного в лесах Белоруссии.
— А Ленинград поймать можно? — спросил Владик.
— Сколько угодно. И Ленинград, и Москву… "Ахтунг! Ахтунг!" — послышалось из приемника.
— Германия! — сказал Юрась и снова перевел рычажок.
— Откуда ты знаешь, что Германия?
— Я немецкий хорошо знаю. Мама говорит, что у меня почти берлинский выговор…
В эфире раздалось легкое потрескивание, потом чей-то голос на незнакомом языке заговорил так быстро, что все слова сливались в одно бесконечное слово.
— Где же Ленинград? — нетерпеливо спросил Владик.
— Сейчас…
Юрась повернул рычажок: ".. солдат и офицеров", — произнес голос на русском языке и потерялся.
Юрась долго настраивался на новую волну, наконец, ему удалось поймать какую-то передачу. Сейчас слова звучали ясно, отчетливо: "…противник стремился развить наступление по всему фронту от Балтики до Черного моря, направляя главные свои усилия на Шауляйском, Каунасском, Гродненско-Волковысском, Кобринском, Владимиро-Волынском, Рава-Русском и Бродском направлениях, но успеха не имел…"
Треск и шум в эфире заглушили голос диктора.
— Жаль, начала не слышали, — сказал Владик. — Кажется, интересная передача…
— Про гражданскую войну, — сказал Юрась. — Я люблю про гражданскую войну, а ты?
"…На Белостокском и Брестском направлениях, — продолжал тот же голос, — после ожесточенных боев противнику удалось потеснить наши части прикрытия и занять Ковно, Ломбу и Брест…"
— Брест — это недалеко от нас, — заметил Юрась.
Голос в приемнике не умолкал:
"В воздушных боях и огнем зенитной артиллерии в течение дня на нашей территории сбит пятьдесят один самолет противника и один самолет нашими истребителями посажен на аэродром в районе Минска…"
Разряды в эфире снова заглушили голос диктора.
— Сбили пятьдесят один самолет! Не понимаю. Когда же все это было? — сказал Владик.
— Я догадался! Это фантастический рассказ. Про будущую войну…
Непрерывные разряды в эфире почему-то вызывали у Владика беспокойство.
— Слушай, Юрась, — сказал он нерешительно, — а что если… — он не договорил, стараясь разобрать слова в эфире.
— Что "если"?
— Если началась война… а мы ничего не знаем…
— Вот лопух! — Юрась даже рассердился. — Ты что, не слышал, что передавали? Рассказ это! Фантастический!
— По-твоему, войны не может быть?
— Может! Только тогда будет все наоборот!
— Как наоборот?
— Ты слышал, что передавали? Противник нас потеснил, враги заняли крепость Брест. Слышал?
— Слышал…
— Значит, по-твоему, если будет война, то наша Красная Армия отступит? Да? Выходит, что капиталисты сильнее нас? Так, по-твоему?
Владик покраснел. И верно, разве может Красная Армия отступить, пустить врага на нашу землю? Конечно, нет!
Треск в эфире затих, теперь можно было разобрать слова:
"За двадцать второе и двадцать третье июня нами взято в плен около пяти тысяч германских солдат и офицеров".
После небольшой паузы диктор сказал:
"Мы передавали сводку Главного командования Красной Армии".
В приемнике что-то щелкнуло, голос умолк. Мальчики испуганно переглянулись.
— Нет, это совсем не рассказ… — шепотом сказал Владик. — Ты слышал: "сводка командования Красной Армии"?
— Сейчас поймаю еще раз Москву, — тоже шепотом сказал Юрась.
На этот раз он быстро настроился на волну. Голос в приемнике звучал отчетливо и громко.
"Передаем статью, напечатанную в газете "Правда", "Великая Отечественная война советского народа". Автор статьи — Емельян Ярославский.
"День двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года войдет в историю, как начало Великой Отечественной войны советского народа против фашистской Германии, которая совершила разбойничье нападение на Советский Союз…"
— Я говорил… я говорил… — голос Владика сорвался.
— Как же так? Мы отступаем… Немцы взяли Брест…
— Мой папа уже воюет… Папа уже три дня вою-вою-воюет…
— Ты хоть знаешь, что твой отец на фронте, а про моего батю ничего не известно!
— Он тоже пошел воевать. Ясно! Поэтому и не вернулся.
— В записке он про это не пишет…
— Вот увидишь, мы в два счета разобьем фашистов! Красная Армия любого врага разобьет!
— Как
