class="p1">Но очень быстро, как мне кажется, Лидия Ивановна трогает меня за плечо.
– Пора, милая, а то получу я по шапке, ты же понимаешь? – смотрит она на меня сочувственно, но твёрдо.
– Лидия Ивановна, я хочу её забрать.
– У тебя будет время подумать. Малышка недоношенная, слабенькая, долго ещё будет лежать здесь. Так что успеешь окончательно принять решение, и там ещё документов кучу нужно оформить.
– Конечно, Лидочка Ивановна, конечно. Спасибо тебе, дорогая, – в сердцах обнимаю пожилую женщину. – Я твоей доброты вовек не забуду.
– Ох, милая моя. Уж не знаю, правильно ли я сделала, что привела тебя сюда, но сердце мне так подсказало.
– Правильно оно тебе подсказало. И мне тоже, – смотрю с нежностью на маленького ангелочка.
Малышка морщится, кряхтит, а потом снова засыпает. Уходить не хочется, но Лидия Ивановна тянет меня к выходу.
Возвращаюсь в свою одинокую, пропитанную тоской палату.
Но впервые за эти дни могу полноценно вздохнуть, как будто сняли каменную плиту с груди.
У меня появилась надежда…
Перед глазами дрыгает ножками маленькая крошка, всеми брошенная и одинокая, как я сама…
Главное теперь, чтобы мне разрешили её забрать.
Тогда у меня снова появится смысл жизни…
Глава 5.
Я медленно иду на поправку, ведь теперь у меня есть цель. Хочу забрать малютку, и для этого я сделаю всё возможное.
Очевидно, что как только меня выпишут, я не смогу больше приходить к крошке, поэтому я не тороплю врачей с выпиской, наоборот, приветствую их решение оставить меня на лечении ещё на какое-то время.
Я начала узнавать, что нужно для удочерения малютки.
И тут сразу встал вопрос, от которого мне стало очень не по себе.
Оказалось, что отдают детей чаще всего полным семьям. А значит, разводиться прямо сейчас нам с мужем никак нельзя.
После того сложного разговора Данил выполнил мою просьбу и больше не приходил. Но я знаю, что он узнавал о моём состоянии через персонал, Лидия Николаевна говорила об этом.
О Даниле и его измене я старалась не думать. Слишком больно от этих мыслей, слишком непоправимо всё это ударило по нашей семье. Конечно, болезненные воспоминания о прежней счастливой жизни иногда прорывались, заставляя сжимать зубы от желания завыть. Кто бы мог подумать, что самые радостные моменты могут теперь так мучить.
Но ради малютки я готова наступить себе на горло и сохранить наш брак. Хотя бы фиктивно.
Только я никак не могу решиться на разговор с мужем. Слишком больно от каждой мысли о его предательстве. Поэтому откладываю этот вопрос до последнего, сосредоточившись на помощи ребёнку.
Как оказалось, Галина никоим образом не участвовала в судьбе девочки. Она уже благополучно выписалась и, скорее всего, забыла о ребёнке, приняв роды, как освобождение от ненужного груза.
Поэтому я старалась чем возможно помочь. Передала малышке вещи, памперсы, а ещё… Я прочитала много информации о том, как важно для таких слабеньких детей питаться материнским молоком. Спасибо Лидии Ивановне, она договорилась с врачом отделения патологии новорождённых, чтобы мне разрешили сцеживаться и передавать малютке молоко.
Я сообщила врачу-неонатологу, наблюдающему крошку, что собираюсь усыновить ребёночка. Женщина оказалась понимающая, разрешила мне приходить к малышке и проводить с ней некоторое время, понимая, как это важно для нас обоих.
Малышка хорошо себя чувствовала, набирала вес и уже почти достигла нормы. А значит, скоро встанет вопрос о её судьбе.
Глубоко вдыхаю, выдыхаю, решаясь на звонок мужу. Набираю его номер.
Гудки-гудки-гудки.
– Алло, – раздаётся в трубке его голос.
От этого сердце невольно совершает кульбит в груди. Не забыло предателя, реагирует по-прежнему остро на ещё недавно такие родные нотки.
– Привет, – выговариваю хрипло. – Нам нужно поговорить.
– Хорошо, я слушаю, – после секундной паузы отвечает.
– Ты сможешь приехать?
– Конечно. В обед заеду.
А дальше повисает напряжённая пауза. Он молчит, и я молчу.
За это время я столько раз прокрутила в голове всё случившееся, пытаясь понять, почему так произошло, где мы допустили фатальную ошибку, и на ком лежит больший груз вины?
Сейчас, когда уже эмоции немного улеглись, я снова начинаю сомневаться в неверности Данила. Но почему тогда он не стал ничего отрицать?
– Как ты? – вдруг вздрагивает его голос совсем другими интонациями. Тёплыми, родными.
А мне горечь волной подкатывает к горлу от осознания, что всё тёплое мы потеряли. Не будет уже ничего, как прежде. Никогда. Всхлипываю горько, стараясь, чтобы в трубке на том конце ничего не было слышно.
– Никак. Просто приезжай, – выдавливаю и отключаюсь.
Рыдания теперь рвутся наружу, выплёскивалась новой порцией боли. Снова душу полосуют воспоминания о моих разрушенных мечтах. Счастливый муж держит на руках нашу дочь. Этого уже не будет, никогда. Не смогу простить его. Но сейчас я должна наступить на горло своим чувствам и убедить Данила сохранить брак ради того, чтобы забрать чужую малютку.
А дальше…
Не знаю я, что дальше. Пусть живёт своей жизнью, а мы будем жить своей.
***
Обед уже давно наступил, а Данила всё нет. Я нервничаю, не могу найти себе места, всё кручу в голове наш возможный диалог, но он никак не клеится. Раньше я всегда могла найти нужные слова, чтобы убедить мужа, а сейчас… Сейчас мне кажется, что между нами возникла глубокая пропасть. И через неё не перебраться.
А может, Дан и вовсе не придёт, может, он уже вычеркнул меня из своей жизни и решил начать новую – счастливую, с другой женщиной, здоровой, любящей, заботливой.
Чтобы не накручивать себя ещё больше, решаю заняться делом. Чувствую прилив молока, а значит, самое время сцедиться.
Достаю молокоотсос, пристраиваю его к груди и начинаю не самую приятную процедуру.
Вдруг открывается дверь палаты. Поднимаю голову – на пороге Данил. Смотрит озадаченно на меня и моё занятие.
Мне тут же становится как-то неловко. Как будто я делаю что-то преступное.
– Юля, – хмурится он. – Ты что делаешь?
Я тут же отцепляю молокоотсос от груди, запахиваю халат.
– Зачем это? – шокированно повторяет вопрос муж.
А я не знаю, как ответить, чтобы он понял. Я ведь хотела как-то деликатно объяснить ему своё желание усыновить малютку, а теперь… Совсем теряюсь.
Ну что ж.
– Даня, я хочу усыновить ребёнка, – прыгаю с места в карьер.
Наблюдаю пристально, как меняются эмоции мужа. Сначала в них мелькает боль, потом протест.
