поймал взгляд Серебрянки.
Осторожно спросил:
— Куда гуляешь?
— Спроси лучше, от кого он бежит, — себе под нос буркнула Серебрянка.
Юга глянул на нее, как на заговоривший овдо:
— Скажи лучше «спасибо» за то, что я вас вывел. Выправилась твоя девочка, как погляжу.
— Куда ты идешь? — упрямо повторил Выпь.
— В Черный Городец, — помедлив, отозвался Юга, — у меня там знакомые, думаю устроиться.
— Ты же… То есть — контроллеры хватятся же…
Юга только плечами дернул, скороговоркой выпалил:
— Ай, подумаешь. Там на учет встану, не переживай, без пригляда не останусь. Ну а ты что? Староста — слыхал — вроде как хвалился тобой, с нужными людьми свести обещал?
Выпь сморщился, потер мокрую шею. Отвел взгляд. Странное дело, с Юга говорить ему было легче, чем с другими людьми. А врать ему — тяжелее.
— Ладно, объехали, — вздохнул облюдок, — не убил же ты кого, в самом деле.
Пастух промолчал, кусая щеку изнутри.
Юга недоверчиво склонил голову:
— Ты? Ай, да ты просто…
Махнул рукой.
Зашагал взад-вперед, кидая длинные взгляды то на рощу, то на мрачно сгорбившегося Выпь, то на настороженную Серебрянку.
Вернулся, сел рядом, сильно задел острым локтем:
— Ладно. Я тебя не знаю, да и ты меня тоже. Но цель у нас одна, идти вместе безопаснее, согласен? Доберемся до Черного Городца, а там враз распрощаемся. Идет?
— Почему решил, что нам по пути?
— А у тебя есть другое что на примете?
Выпь задумался, глядя на полыхающий костер рощи.
— Хорошо. Вместе.
***
Не спрашивая друг друга, в молчаливом единодушии шли через все оставшееся веко. В темноте видели по-разному (и разное), благо Юга озаботился прихватить невеликую банку с запертыми душками. Фонарь, даром что не огневой, прилежно разгонял густой мрак, подсвещая дорогу. Пастуху знакомы были эти места. Далекие от главного, безопасного тракта, лишенные жилых становищ, сплошь покрытые жесткой щетиной красной травы. Вверх и вниз, вниз и вверх, плавные изгибы некрутых холмов — Выпь шагал, не ощущая усталости, Юга тоже не жаловался, Серебрянка старалась не отставать.
Размеренная ходьба вкупе с неотвязным чувством погони гнали охоту размышлять над внезапным спутником. Выпь решил отложить расспросы, а пока сосредоточился на дороге и простирающейся — куда ни глянь — сухой красной пустоши.
Полог окрасился нежным бледным светом, поднялся ветер, зациркала в траве какая-то дрянь — сквозь веко проступал свет.
Юга пригляделся к душкам, опустившимся на дно банки, и, сорвав крышку, вытряхнул тварей. Выпь обогнул полудохлые порождения Провала.
— Свежих наловлю, — беспечно проговорил Юга, убирая порожнюю емкость в сумку.
Серебрянка споткнулась на очередном подъеме и повисла на руке пастуха.
— Извини, — сказала, пристыженно глядя в землю, — я не могу больше.
Парни переглянулись.
— На руки возьму, — решил Выпь, но Юга остановил его.
— Ай, да не гони ты. Мы прошли более чем достаточно, ничего не случится, если задержимся ненадолго. Я, например, устал и жрать хочу. Ты нет?
Выпь вздохнул, но спорить не стал. Устроили привал.
Девочка легла ничком и сразу же заснула, отвернувшись от предложенной пищи. Выпь набросил на нее пастуший плащ, подсунул под лысую голову сумку. Хоть какое-то подобие удобства.
Подошел Юга, играя бусами, носком мягкой обутки коснулся бедра Выпь.
— Тут дикий Провал недалеко, сходим?
— Зачем? — напрягся Выпь.
— Да затем, чтобы воды впрок набрать, да пыль дорожную смыть. Не знаю как ты, а я после этой рощи чувствую себя грязным, как овдо в зеленую.
— Они не грязные, — обиделся за подопечных пастух, — они чистоплотные.
— Хорошо, я тоже очень чистоплотный и чистолюбивый. Пошли, ну!
Выпь скорбно изогнул рот, но компанию составил.
Провал в самом деле был диким — узким, заросшим, сверху до низу набитый порхающими тварями. Пастух остановился на краю, обметанным тонкими корешками красной травы, глянул вниз:
— Я туда не полезу.
— Ну и трус.
— Я не трус, — упрямо нахмурился Выпь, — но туда не полезу.
— Да как знаешь, пахни себе дальше, — презрительно фыркнул Юга.
Стащил куртку, оставшись в диковатой легкой рубашке без рукавов, на тонких лямках, и странных штанах, широких в бедрах и узких в щиколотках.
Скинул обувь, поднял косы и, оставив на хранение Выпь лучший свой укоряющий взгляд, начал спускаться.
— Ну, что? — не выдержал пастух долгого взаимного молчания.
— Что «что»? — глухо откликнулись из Провала. — Спускайся, сам любуйся.
Выпь закатил глаза.
— Воды набрать не забудь.
— Еще что мне не забыть присоветуешь? Ай!..
Плеснуло — так смачно, что отдельные брызги обожгли пастуху лоб. Выпь вздрогнул, невольно шарахаясь от Провала.
— Юга? В порядке?
Молчание.
Пастух, закусив губу, вытер вспотевшие ладони о грязные штаны, еще раз позвал, не дождался ответа. Тоскливо подумал — ну что? Что с того? Если какая-то тварь Юга и схватила, какая ему теперь от Выпь помощь? Только порождению глубины радость, лакомая добыча.
— Ага, — вздохнул и, уняв дрожь в руках, полез вниз.
Было тесно и душно, от воды поднимался слабый пар и не слабый свет. Дышать стало трудно, голову кружил тяжкий дух зрелых цветочных голов. Душки тут же захлопотали кругом, к пальцам прилипали извивающиеся длинные щетины. Выпь, не выдержав бешеного стука сердца, замер на середине пути, тяжело дыша, вгляделся вниз, в неровный отрез воды.
Юга видно не было.
Лишь у самых корней темнело под верхним слоем воды что-то. Юга? Или тварь его дожидалась?
Выпь продолжил спуск.
Вдруг успеет помочь?
У самой поверхности замер, не дыша. Сбил с лица огромную, в две ладони душку, отмахнулся от ее подруги, а потом что-то крепко и больно схватило за ногу и сорвало вниз, в матовую воду.
От неожиданности Выпь заорал и тут же захлебнулся, судорожно прянул вверх, к таким теперь вожделенным корням. Нечто сильно толкнуло его в спину, буквально выбрасывая на поверхность. Выпь судорожно вцепился двумя руками в корни, зашелся кашлем — так, что в глазах потемнело.
Слепо дергаясь, не отдышавшись толком, потянул тело наверх, прочь от воды, от жадной глубины Провала.
— Да не суетись ты! Шутка это была, ну?
Выпь с трудом повернул голову, встретился глазами с Юга — целым и невредимым, и мокрым с головы до ног.
Юга глухо посмеивался, щурил глаза; в черных волосах вспыхивали твари:
— Ты еще и плавать не умеешь, пастух?
— Да пошел ты, — еле двигая губами, произнес Выпь и внезапно заорал, так, что дрогнула вода, — да пошел ты!
От такого голоса, злости самой высокой пробы, шугались и смирялись овдо в лютый гон.
Юга отшатнулся, вжимаясь спиной в стенку Провала. Широко раскрыл глаза, скулы у него побелели, а в воду часто, дробно закапала кровь — будто
