анализа.
Осипов взял, посмотрел, потом ещё раз посмотрел.
— И что это за ерунда? — показал остальным.
Радцев глянул и поморщился, остальные двое, Макс не знал их по именам, тоже посмотрели и поухмылялись.
— Да хрень какая-то, — сказал один.
— Вроде того, — поддержал второй.
— Вот и я склонен согласиться, что хрень какая-то. Не нужно верить всему, что тебе говорят, понял? — Осипов вернул Максу телефон.
— Так-то императорский госпиталь, они вроде обычно не просто так, — пробормотал, пряча телефон в карман.
— Мало ли, кто там что хочет получить, финансирование или премию какую. Совершенно не обязательно, что выводы по недавней разработке таковыми и являются, их ещё примерно сто лет проверять нужно, — отмахнулся Осипов.
А Радцев и двое других просто заржали.
— Да он к нам хочет, господа, а как попасть — не знает, вот и придумал.
— Мы престижны, да, но к нам просто так не попадёшь, уж извини.
— Найди себе клуб по способностям, малыш, такие есть.
Осипов же развёл руками — мол, ничем помочь не могу.
Макс повернулся и вышел, и закрыл за собой дверь. Плотно. И прислушался, ему так-то двери не помеха совершенно. И услышал громкий ржач. И комментарии о том, что приятно быть крутыми, и состоять в крутом клубе, который осаждают всякие младшекурсники. Но тут уж что кому на роду написано, то и есть, а другому не бывать.
Макс плюнул и пошёл на боёвку. Извинился за опоздание, и оторвался на однокурсниках — только успевали защиту ставить. Ничего, пар спустил, и никого не повредил, и то хорошо.
— Что с тобой такое, Макс? — спросил его профессор в конце.
— Ничего, Николай Павлович, всё в порядке, — Макс постарался придать взгляду осмысленность.
— Ладно, смотри мне.
Короче, всё как-то странно с этим анализом. Вдруг он и вправду просто так? Потому что, ну, почти в двадцать лет ты уже обычно знаешь, оборотень ты или нет. Наверное, нужно забить. И пойти встречать Тайку.
Ладно хоть со вчерашними дураками получилось. Макс сам принимал участие в заколдовывании анкеты, которую потом рассылали всем. И надеялся, что из неё выйдет толк, и что проректор Милославская примет эти их сведения.
А потом он увидел Тайку, снова хлюпавшую носом. И разом забыл и о клубе, и о Милославской и о том деле.
9. Позор
— Я не понимаю, Вострецова, что происходит? Вы передумали учиться? — спрашивал профессор Медников, преподаватель факультатива по ментальной магии для студентов других специальностей.
Более того, обычно Медников Таю похваливал. Говорил, что она не только талантлива, но и старательна, и что второе даже важнее первого, потому что на одном таланте без прилежания далеко не уедешь. И ставил её в пример всем остальным однокурсникам, кто ходил на факультатив, а там хватало народу с самых разных специальностей.
Что ж, сегодня Медников высказал своё неудовольствие тоже при всём честном народе. Тая понимала, что заслужила, потому что не справилась с простейшим заданием, но ей всё равно было горько и обидно. И главное — она не понимала, что она делает не так. Но призвать силу и направить на нужное ей становилось всё сложнее и сложнее с каждым днём. Неужели Сафьянников прав, и ей нужно идти к целителям и рассказывать? Но на недавнем медосмотре у неё не нашли никаких отклонений, она здорова и всё у неё в порядке, так сказали. А это что?
Дальше до конца пары Медников ещё пару раз обратился к Тае — с тем же результатом. Вообще он всегда давал возможность исправить впечатление, если сначала не справился — подумать, сосредоточиться и сделать. Но сегодня Тае никак не давались ментальные воздействия. Если бы она была Аюной или Надин — наверное, подскочила бы и ушла с пары, всё ж равно потом отрабатывать. Она — и отрабатывать, кошмар. Но… она же воспитанная и в целом приличная, и просто так с пары не уходит, а только по очень веской причине… которой нет.
И это оказалось ещё не всё. Потому что Медников велел Тае задержаться после пары, сегодня так делают все, решительно все!
— Таисия Аркадьевна, что случилось? — строго спросил он. — Влюбились? Так выбрасывайте всю эту блажь из головы, да поскорее. Вы всегда были прилежной ученицей, и всегда ваши знания и умения были достойны вашего имени и вашего отца. Знаете, я иногда встречаю вашего батюшку в общем чате. А в выходные и вовсе должен пересечься с ним в общей компании. Я вынужден спросить у него, что происходит, если вы сами не желаете мне ничего сказать.
— Но… мне нечего сказать, так и есть. Просто… я ничего не могу, — Тая не знала, какие слова подобрать, не было у неё слов.
В ней что-то серьёзно сломалось. Не просто ж так она не может пользоваться силой? И с каждым днём не может всё серьёзнее и серьёзнее. И не понимает, куда бежать и что делать. Может, всё же, пройдёт? Или уже нет? Что делать-то? Позорище какое!
— Отчего вы молчите, Таисия Аркадьевна? Почему вам нечего сказать?
— Простите, Леонид Маркович, мне в самом деле нечего сказать. Пожалуйста, назначьте мне время, в которое я смогу прийти и отработать это занятие. Я непременно подготовлюсь.
— Вот, это уже другой разговор, — кивнул Медников. — В следующий четверг, в три часа.
— Благодарю вас, я приду. До свидания.
Тая подхватила сумку, выскочила, зашла за угол… заплакала. Да что это такое-то, почему слёзы текут который день почём зря! Никогда, никогда она столько не ревела с самого раннего детства, наверное. Всегда справлялась. А сейчас почему не справляется?
Или пусть уже Медников скажет папе, что она совсем испортилась, и папа разберётся в том, что с ней происходит? Или не разберётся?
И когда появился Макс, нерешительно обнял её и сказал, что надо уже идти отсюда, она не возражала. Хоть куда. Пережить этот позор.
Сегодня на улице снова светило солнце, но не было никакого холодного ветра. И как же это оказалось хорошо! Тая утром снова забыла, что для прогулок нужно одеваться теплее, но — сегодня не обязательно. Она даже берет сняла — потому что захотелось подставить лицо и всю голову этим солнечным лучам.
Они с Максом стояли на мосту, мимо проносились автомобили и автобусы, внизу по льду ходили какие-то птицы. Макс нашёл в рюкзаке остатки булочки и бросал вниз крошки, голуби и воробьи их ловили, а потом прилетела ворона и разогнала всю мелочь.
— На всякого голубя найдётся ворона, понимаешь? — усмехнулся Макс. — И на
