Вскоре начался дождь, который не давал путникам ни малейшей передышки. К вечеру стало понятно, что Мари заболела. Она постоянно чихала, щёки покраснели, глаза лихорадочно блестели.
Лин понимал, что ей тяжело идти, но всё равно злился на неё, и шёл всё быстрее. Мари изо всех сил старалась не отставать от него.
– Если бы не она, я был бы уже далеко, – думал он тоскливо. А ливень всё не прекращался, и укрыться всё так же было негде. Больше всего он переживал за скрипку. Кожаный футляр, конечно, какое-то время защищал от воды, но не под таким ливнем.
– Тысячу раз уже пожалел, что взял тебя с собой, – бормотал он. – Бросил бы прямо здесь.
Мари делала вид, что ничего не слышит, но понемногу начала отставать, и когда он в очередной раз раздражённо обернулся, чтобы поторопить её, увидел, что по лицу девочки катятся слёзы вперемешку с каплями дождя. Лину стало стыдно. Он остановился, дождался пока она подойдёт. Мари стояла перед ним с низко опущенной головой, мокрая, жалкая. Лин вздохнул.
– Ну, что мне с тобой делать? – почти нежно сказал он и осторожно подхватил её на руки. Она уткнулась ему в плечо и заплакала горько, бессильно.
– Ну, не плачь, не надо, пожалуйста, и так мокро, – попытался пошутить Лин.
– Оставь меня, – тихо сказала она. – Оставь. Это я во всем виновата.
Он ничего не ответил.
Идти по раскисшей дороге было тяжело. Лин несколько раз поскользнулся, и выдохся уже через сотню шагов, но упрямо нёс её на руках. Она затихла, только время от времени всхлипывала и осторожно гладила его по плечу. Он продолжал идти через силу. Шаг, ещё шаг, только не останавливаться… Мешок за спиной и скрипка в намокшем чехле оттягивали плечи. И когда он уже вконец выбился из сил, вдалеке показались огни.
Глава 7
Уже в полной тьме Лин и Мари добрались до маленькой деревни. В первый дом их не пустили, во второй тоже. В третьем отмахнулись, как от чумных. В предпоследнем махнули рукой на последний:
– Идите к Долорес.
Без всякой надежды Лин постучался в дверь последней, низкой, небогатой лачуги. Дверь открыли сразу, как будто их ждали. Женщина в тёмной одежде жестом пригласила их войти.
В доме было сухо, тепло, уютно, горел очаг, а над ним сушились пучки трав и кореньев. Лин понял, что это жилище знахарки и с облегчением опустил почти бесчувственную Мари на пол у огня.
– Это моя сестра, она заболела, – торопливо начал объяснять он. Женщина кивнула и вышла, вернулась с сухой одеждой. Вместе они переодели девочку, при этом Долорес пристально наблюдала за тем, как он касается её тела. Потом она дала Мари какое-то снадобье и принесла одежду для Лина.
Переодетая в сухое, Мари крепко спала. Долорес поставила на стол еду в глиняных мисках, села и испытующе посмотрела юноше в глаза. В отсветах огня её лицо казалось таинственным, загадочным.
– Она ведь тебе не сестра, – уверенно сказала женщина.
Лин смутился и отвёл глаза. Знахарка, убедившись в своей правоте, удовлетворённо кивнула.
Он сбивчиво рассказал ей историю Мари, умолчав лишь о своём отношении к ней. Женщина задумалась, потом предложила:
– Оставь её у меня. Я её вылечу, будет мне помощницей.
Ещё вчера Лин такому повороту обрадовался бы несказанно, и с лёгким сердцем ушёл. Но что-то неуловимо изменилось в нем, пока он нёс Мари на руках под дождём.
– Нет, – решительно сказал он, – я подожду, пока она выздоровеет. И если она сама не захочет остаться, мы уйдём вместе.
Женщина вновь пристально посмотрела на него.
– Это правильный выбор! – одобрительно сказала она. – Иначе за твою жизнь я бы и гроша ломаного не дала.
И ушла, оставив Лина размышлять над её последними словами.
***
Лин сидел на крыльце и тупо смотрел в стену. В мире что-то сломалось, что-то было неправильно настолько, что даже дышать не хотелось.
Там, за стеной, знахарка третий день билась над мечущейся в жару Мари, но лучше девочке не становилось. В доме остро пахло лекарственными травами. Долорес применила всё своё искусство, готовила отвар за отваром, в ход пошли мази, припарки, компрессы, но ничего не помогало. Наконец, женщина вышла к нему.
– Она не хочет жить. Моё лечение здесь бессильно, – врачевательница развела руками.
– Что же делать? – Лин до крови закусил губу.
– Скажи, что ей стоит жить. Уговори её.
– Но ведь она без сознания. Она меня не услышит…
– Услышит. Смотря, как скажешь. Если искренне, то обязательно услышит.
Закуток, где лежала Мари, был отделен от комнаты полотняной занавеской. Лин вошёл туда и сел на узкую лежанку рядом с девочкой. Коснулся её лба – он был очень горячим, дыхание – хриплым и прерывистым, лицо заострилось, губы пересохли. Лин растерянно смотрел на неё. Он не знал, что говорить, и как разговаривать с ней, если она без сознания. Нужно, чтобы она снова захотела жить. А жить она не хочет, потому что никому не нужна. И ему не нужна. Была не нужна…
Только сейчас Лин осознал, как был жесток, как был неправ. Он мучительно жалел, что не сумел сразу разглядеть в этой девочке огромное сердце, полное любви, подаренной ему без остатка. Любви, которую он совершенно не заслужил. Любви, которую она продолжала дарить ему, даже когда он её отверг: ненавязчиво, незаметно, с достоинством, уступая ему в спорах, прощая обиды, отказываясь от лучшего куска и места у огня. Никто никогда его так не любил. А он не замечал этого, и только сейчас понял и ужаснулся, насколько был слеп. Ему стало нестерпимо больно и стыдно. Если бы сейчас можно было повернуть время вспять, он всю дорогу нёс бы её на руках. Не съел бы ни кусочка, не поделившись с ней. Ни разу не сказал бы ей грубого слова.
Лин осторожно взял её горячую руку.
– Мари… – тихо позвал он. – Мари, не уходи, пожалуйста. Не умирай. Тебе нужно жить. Ты такая юная, такая красивая. Пожалуйста, живи!
На глаза его навернулись слёзы. Он прижал её руку к губам. Молчать было страшно. Казалось, она на глазах уходит, тает. Он торопливо зашептал:
– Мари! Ты нужна мне. Я
