из виду, он осторожно соскользнул к слуховому окну, протиснулся внутрь и нащупал ногой металлическую балку. Осторожно балансируя на балке, он вынул из внутреннего кармана электрический фонарик (Джейкобсон, уходя, выключил свет) и направил луч вниз. До бетонированного пола было около девяти футов.
Харлоу наклонился, схватился руками за балку, повис на ней и разжал руки. Приземлился он легко и без шума. Потом прошел к двери, включил все лампы и приблизился к «коронадо». У него была не одна, а две камеры: восьмимиллиметровая кинокамера и миниатюрный фотоаппарат со вспышкой.
Найдя промасленную тряпку, он начисто протер подвески, подачу горючего, систему управления и один из карбюраторов. Каждый из этих участков он несколько раз сфотографировал. Потом, измазав на полу тряпку маслом и грязью, быстро затер сфотографированные части и бросил тряпку в металлическое ведерко.
Подойдя к двери, он подергал ручку. Тщетно. Дверь была заперта снаружи, а ее прочность исключала всякую попытку открыть ее силой. Оставлять же здесь следы своего присутствия совершенно не входило в намерения Харлоу. Он быстро оглядел гараж.
Слева от него к стене была подвешена деревянная лестница, вероятно, предназначенная для мытья стекол в слуховых окнах. Под ней, в углу, лежал небрежно брошенный моток каната.
Харлоу прошел в угол, поднял моток, снял лестницу со стены и, закрепив канат на верхней перекладине, подвел лестницу под металлическую балку, Вернувшись к двери, он выключил свет.
Освещая свой путь фонариком, он по лестнице забрался обратно на балку. Потом, не без известных усилий, ему удалось, удерживая в руках канат, навесить лестницу нижней перекладиной на металлические скобы, на которых она до этого держалась на стене. Отвязав канат, он небрежно скатал его и бросил на прежнее место. С трудом удерживая равновесие, он выпрямился на балке во весь рост, ухватился за раму слухового окна, просунул наружу голову и плечи и, подтянувшись, исчез в ночной тьме.
Мак-Элпайн и Даннет сидели в одиночестве в опустевшем баре. Они молча приняли принесенное официантом виски — две порции. Мак-Элпайн поднял свой стакан и невесело улыбнулся.
— Чудесный конец чудесного дня! О, господи, как я устал!
— Итак, вы сожгли за собой все мосты, Джеймс. Харлоу остается на своем месте.
— А все Джейкобсон: он поставил меня в такое положение. У меня не было выбора.
Харлоу быстро бежал по ярко освещенной главной дороге. Внезапно он резко остановился. Улица была пустынной, и неожиданно впереди появились две фигуры: ему навстречу шли двое высоких мужчин.
На мгновение Харлоу остановился в нерешительности, а потом быстро оглянулся и нырнул в небольшую нишу в стене, где помещался вход в магазин. Прижавшись к двери, он стоял не шевелясь, пока эти двое не прошли мимо, — это были его товарищи по команде Никола Тараккиа и Вилли Нойбауер.
Они были поглощены тихой и, видимо, очень серьезной беседой. Ни один из них не заметил Харлоу. Когда они удалились, Харлоу вышел из своего убежища, с опаской огляделся по сторонам, выждал, пока Тараккиа и Нойбауер не исчезли за углом, а потом снова бросился бежать.
Мак-Элпайн и Даннет осушили стаканы. Мак-Элпайн вопросительно взглянул на Даннета.
Тот сказал:
— Ну что ж, я полагаю, что иногда приходится принимать и такое решение.
— Видимо, да, — ответил Мак-Элпайн.
Они поднялись, кивнули бармену и, не торопясь, вышли.
Харлоу, сменив бег на быстрый шаг, перешел на другую сторону улицы, где светилась неоновая вывеска гостиницы. Миновав главный вход, он свернул в переулок направо и, дойдя до пожарной лестницы стал подниматься наверх, перешагивая через две ступеньки. Движения его были легки и уверенны, как движения горной козы, равновесие совершенное, на лице никаких эмоций. Выразительными были только глаза. Взгляд был ясен и спокоен, но в нем светилась сосредоточенная решимость. Это было лицо человека, целиком посвятившего себя одной цели и отлично сознающего, на что он идет.
Мак-Элпайн остановился перед дверью с номером 312. На лице его можно было одновременно прочесть и гнев, и озабоченность. Как ни странно, Даннет был равнодушен. Правда, это было равнодушие с крепко сжатыми губами, но ведь Даннет принадлежал к той категории людей, которые вообще редко разжимают губы.
Мак-Элпайн громко постучал в дверь костяшками пальцев. Никакого эффекта. Он со злостью посмотрел на занывшие суставы, бросил взгляд на Даннета и снова атаковал дверь. Даннет не проронил ни слова — здесь комментарии были излишни.
Харлоу быстро достиг площадки, находящейся на уровне четвертого этажа, перемахнул через предохранительные перила и, сделав большой шаг, благополучно влез в открытое окно. Номер был маленьким. На полу лежал открытый чемодан, его содержимое было беспорядочно разбросано тут же на полу. На тумбочке у кровати стояла лампа, тускло освещавшая комнату, а также наполовину опорожненная бутылка виски. Под аккомпанемент непрекращающегося яростного стука в дверь Харлоу закрыл окно.
Из-за двери доносился разгневанный голос Мак-Элпайна:
— Откройте, Джонни! Откройте или я разнесу к чертям собачьим эту проклятую дверь!
Харлоу сунул обе камеры под кровать. Сорвав с себя черную кожаную куртку и черный свитер, он послал то и другое вслед за камерами. Потом он вылил немного виски на ладонь и протер лицо…
Дверь распахнулась, и показалась правая нога Мак-Элпайна — очевидно, каблук послужил ему орудием для взлома. Переступив порог, Мак-Элпайн и Даннет остановились. Харлоу, в сорочке и брюках, не сняв даже ботинок, лежал, вытянувшись, на кровати, находясь, по-видимому, на грани комы. Его правая рука свешивалась с кровати, сжимая горлышко бутылки с виски.
Мак-Элпайн с угрюмым видом и словно не веря своим глазам подошел к кровати, склонился над Харлоу, с отвращением принюхался и вынул бутылку из бесчувственной руки. Потом посмотрел на Даннета, который ответил ему бесстрастным взглядом.
Мак-Элпайн протянул:
— И это — величайший гонщик мира!
— Прошу вас, Джеймс. Вы же сами говорили, что все они к этому приходят. Помните? Рано или поздно, но все они приходят к этому.
— Но Джонни Харлоу!
— И Джонни Харлоу.
Мак-Элпайн кивнул. Оба повернулись и вышли из номера, прикрыв взломанную дверь.
Харлоу открыл глаза и задумчиво потер подбородок. Потом рука его остановилась и он понюхал ладонь. Тотчас же он с отвращением сморщил нос.
Глава 3
Бурные недели, промелькнувшие после гонок в Клермон-Ферране, как будто не внесли особых изменений в поведение Джонни Харлоу. Всегда сдержанный, замкнутый и одинокий, он таким и оставался, разве что стал еще более одиноким.
В дни своего возвышения, находясь в расцвете сил и на вершине славы, он был почти ненормально спокоен, держа свое внутреннее
