отношениях была еще совсем ребенком.
В этот вечер, лежа в безупречно чистой и безжизненно стерильной больничной палате, Мери Мак-Элпайн выглядела еще более юной, чем обычно, а также, что и не удивительно, совсем больной. И без того бледная от природы кожа сейчас казалась совсем белой, а большие темные глаза, которые она открывала на мгновение и будто нехотя, были затуманены от боли.
Эта боль отразилась и в глазах Мак-Элпайна, когда он посмотрел на свою дочь, на ее перевязанную ногу, лежавшую поверх простыни.
Он наклонился и поцеловал дочь в лоб, потом сказал:
— Тебе надо хорошенько выспаться, дорогая. Спокойной ночи!
Она попыталась улыбнуться.
— После всех этих таблеток, что мне дали, я, конечно, засну… И еще, папа…
— Да, родная?
— Джонни не виноват… Я знаю, он не виноват. Это все из-за машины. Я точно знаю.
— Мы это выясним. Джейкобсон уже занялся машиной.
— Вот увидишь… Ты попросишь Джонни навестить меня?
— Только не сегодня, родная. Боюсь, что он тоже не совсем здоров…
— Он… он не…
— Нет, нет… Просто шок. — Мак-Элпайн улыбнулся. — И его напичкали такими же таблетками, что и тебя.
— Шок? У Джонни Харлоу шок? Не могу поверить! Он уже три раза был на волосок от смерти и тем не менее ни разу…
— Он видел, что с тобой произошло, моя родная. — Мак-Элпайн сжал руку дочери. — Я еще зайду сегодня, попозже.
Он вышел из палаты и направился в приемную. У дежурного столика врач разговаривал с сестрой.
— Скажите, это вы лечите мою дочь? — спросил Мак-Элпайн.
— Мистер Мак-Элпайн? Да, я. Доктор Шолле.
— У нее очень плохой вид.
— Никакой опасности нет, мистер Мак-Элпайн. Она просто находится под действием анестезии. Мы были вынуждены сделать это, чтобы уменьшить боль, понимаете?
— Понимаю. И как долго она…
— Две недели. Возможно, три. Не больше.
— Еще один вопрос, доктор Шолле. Почему вы не сделали ей вытяжение?
— Мне кажется, мистер Мак-Элпайн, что вы не из тех, кто боится правды…
— Почему вы не сделали ей вытяжение?
— Вытяжение, мистер Мак-Элпайн, применяют при переломе костей. А у вашей дочери левая лодыжка не просто сломана, она — как это по-английски — раздроблена, да, пожалуй, это то слово: раздроблена почти в порошок. Немедленная операция пользы не принесет. Придется соединять воедино только то, что осталось от кости.
— Значит, она никогда не сможет сгибать лодыжку? — Шолле утвердительно кивнул. — Вечная хромота? На всю жизнь?
— Вы можете созвать консилиум, мистер Мак-Элпайн. Пригласите лучшего ортопеда из Парижа. Вы имеете все права…
— Нет, не нужно. Мне все ясно, доктор.
— Я глубоко сожалею, мистер Мак-Элпайн. У вас прелестная дочь. Но я только хирург. А чудес на свете не бывает. К сожалению.
— Спасибо, доктор. Вы очень добры. Я зайду снова. Скажем, часа через два.
— Лучше не надо. Она должна проспать по крайней мере двенадцать часов. А возможно, и все шестнадцать.
Мак-Элпайн кивнул в знак согласия и вышел.
Даннет отодвинул тарелку, так и не притронувшись к еде, посмотрел на тарелку Мак-Элпайна, тоже нетронутую, и перевел взгляд на погруженного в свои мысли Мак-Элпайна.
— Оказывается, Джеймс, — сказал он, — ни один из нас в действительности не такой уж крепкий, как мы думали.
— Всему виною возраст, Алексис. Он догоняет нас во всем.
— Да, и, судя по всему, с большой скоростью. — Даннет придвинул к себе тарелку, горестно посмотрел на нее и снова отодвинул. — В конце концов, черт возьми, это лучше, чем ампутация.
— Вот именно. Вот именно. — Мак-Элпайн оттолкнул стул и поднялся. — Может быть, пройдемся, Алексис?
— Для аппетита? Не поможет. Во всяком случае мне.
— Мне — тоже. Я просто подумал: может быть, стоит взглянуть, не нашел ли Джейкобсон что-нибудь интересное?
Гараж был длинный и низкий, с застекленным потолком, ярко освещенный висячими лампами и удивительно чистый и ухоженный. Когда металлическая дверь со скрежетом открылась, они увидели, что Джейкобсон работал в дальнем углу, склонившись над искалеченным «коронадо» Харлоу. Он выпрямился, приподнял руку, показывая, что заметил появление Мак-Элпайна и Даннета, и снова вернулся к осмотру машины.
Даннет закрыл дверь и спокойно спросил:
— А где другие механики?
Мак-Элпайн ответил:
— Вам бы давно следовало знать: пострадавшими машинами Джейкобсон всегда занимается в одиночку. Он не доверяет другим механикам, Говорит, что они либо не замечают доказательства вины, либо уничтожают их своей неуклюжестью.
Они прошли вперед и стали молча следить за тем, как Джейкобсон возится с тормозной системой. За этим наблюдали не только они: прямо над ними, в открытом слуховом окне, невидимо для стоявших внизу, поблескивало что-то металлическое. Этот металлический предмет был ручной восьмимиллиметровой камерой, и державшие эту камеру руки были совершенно тверды. Это были руки Джонни Харлоу. Лицо его было так же бесстрастно, пак и тверды были его руки, — сосредоточенное, спокойное и внимательное. Это было лицо совершенно трезвого человека.
— Ну что? — спросил Мак-Элпайн.
Джейкобсон выпрямился и стал аккуратно потирать спину, которая его явно беспокоила.
— Ничего. Абсолютно ничего. Подвеска, тормоз, двигатель, передача, управление — все о’кей!
— Но управление…
— Разрыв протектора. Ничего другого случиться не могло. Все было еще в порядке, когда он выскочил перед машиной Джету. И не говорите мне, мистер Мак-Элпайн, что именно в эту секунду управление отказало. Совпадения, конечно, бывают, но такое было бы уж слишком.
— Значит, мы еще блуждаем в потемках? — спросил Даннет.
— Для меня лично все ясно как божий день. Водительский просчет! Старейшая из всех причин.
— Водительский просчет? — Даннет покачал головой. — Джонни Харлоу никогда в жизни не допускал водительских просчетов.
Джейкобсон улыбнулся, но глаза его смотрели холодно.
— Хотел бы я услышать, что думает об этом дух покойного Джету.
— Все эти разговоры ни к чему, — заметил Мак-Элпайн. — Пошли в гостиницу. Вы сегодня даже не поели, Джейкобсон. — Он взглянул на Даннета. — Думаю, что стаканчик на сон грядущий не помешает, а потом на минуту зайдем к Джонни.
— Напрасно потеряете время, сэр. К вашему приходу он уже будет совсем невменяем.
Мак-Элпайн внимательно посмотрел на Джейкобсона, потом, после долгой паузы, очень медленно сказал:
— Он все еще чемпион мира. Он все еще — Коронадо Номер Один!
— Ах, вот как!
— А вы хотите, чтобы было иначе?
Джейкобсон направился к умывальнику, стал мыть руки. Затем, не оборачиваясь, произнес:
— Вы здесь босс, мистер Мак-Элпайн.
Тот ничего не ответил.
Когда Джейкобсон вытер руки, все трое молча вышли из гаража, закрыв за собой тяжелую металлическую дверь.
Ухватившись за конек крыши в форме буквы «фау», Харлоу наблюдал, как эти трое удаляются по ярко освещенной главной дороге. Как только они свернули за угол и скрылись
