Слова путались. Он почти кричал, как сильно ее любит. И конечно, он виноват. Он совершил немало глупостей. И многие сцены в его книгах – ошибка. Он перепишет их заново ради нее. Инна внимательно смотрела и слушала. Фёдор распинался. Случайно плюнул в экран. Он уже готов был опять встать на колени и стоять хоть всю ночь. Но Инна перебила:
– А ты где сейчас? Ты у этого твоего Карцева? Постой, он не слышал наш разговор?
– Нет, нет. Он меня поселил в квартиру своей бабушки. Но ее тут нет. Она умерла. Я один.
– Хорошо, – сказала Инна. – Скажи еще раз. Ты любишь меня?
И Фёдор несколько раз повторил, что любит. Он не знает, как это доказать. Оторвать себе лицо? Съесть живую мышь?
– Федя, не говори глупости. Доказательство любви одно – отношение. И все. Понимаешь?
– Хочешь, я прямо сейчас брошу все и приеду?
– Ну нет. Я хочу, конечно. Но твоя работа важна. А недолгая разлука только укрепит отношения. Правда же? Покажи мне квартиру.
Фёдор переключил камеру.
– Тут я сплю. Там еще одна комната, побольше.
– Надо же, старая петербургская квартира, – сказала Инна. – Представляю, какая там атмосфера.
– А какой вид из окна!
Фёдор показал ей Львиный мостик:
– Нравится?
– Очень! Я тебе тоже сейчас кое-что покажу.
Инна стала опускать камеру. Она была в распахнутом халате на голое тело. Сидела в кресле, широко расставив ноги. Фёдору почудилось, что он чувствует ее запах. В последний момент Инна прикрыла пах ладошкой. Но ее средний палец пополз дальше и стал медленно двигаться. Затем на экране возникло ее ухмыляющееся лицо.
– Ты меня дразнишь, – сказал Фёдор.
– Дразню. И что ты мне сделаешь?
Инна снова опустила камеру. И продолжила себя ласкать. Фёдор сунул руку в трусы. Потом спустил их. Спохватился и поковылял от окна к кровати.
– Ты что там собрался делать? – спросила Инна. – Я сейчас отключусь.
– Нет, нет, пожалуйста. Я так скучаю. Я с ума сойду.
– Тогда просто смотри. Покажи мне вторую руку.
Она вернула камеру к лицу. Но плечо ее продолжало двигаться. Взгляд немного затуманился. Фёдор не отставал.
– Нет, Федя. Ты наказан! Иначе я правда закончу. В смысле отключусь. А потом закончу. Но ты этого не увидишь.
– Ладно. Я не буду.
– Умница. Хороший мальчик.
То, что одна рука была занята телефоном, ей нисколько не мешало. Инна трудилась так, будто пыталась распилить себя вдоль тела. У Фёдора пульсировали передние зубы. Все вокруг исчезло. Он смотрел и почти не дышал.
Инна слабо заскулила, потом протяжно застонала, изогнулась, задрожала и обмякла. Камера упала ей на грудь. Несколько секунд экран был темным. Слышалось лишь ее тяжелое дыхание. Потом появилось лицо.
– Ну вот, – сказала Инна. – Помирились. Разрешаю тебе пойти в ванную и побыть плохим мальчиком. А мне надо уже собираться. Федь, не теряйся. Пиши мне и звони.
– Да, любимая.
– Пока!
– Пока!
Он отложил смартфон и со спущенными штанами пошел в ванную.
8
Карцев явился к часу, как и обещал.
– А ты молодец, – сказал он с порога. – И правда, как огурец.
Сам он имел мрачный вид.
– Дело-то ответственное, – сказал Фёдор. – Как иначе.
– Хорошо, что ты так относишься.
Карцев прошелся по квартире, заглянул в комнаты.
– Как? Обживаешься?
– Нормально. Только соседи под утро устроили поебушки, разбудили меня. Но и хорошо. Вовремя.
Фёдору хотелось похвастать, что он помирился со своей девушкой. Без подробностей, конечно. Карцев перебил:
– Какие еще соседи?
– Ну сверху. – Фёдор показал пальцем на потолок. – Хорошо так стонали.
Карцев посмотрел вверх. Потом на Фёдора:
– Федь, ты на последнем этаже живешь. Ты чего? Там уже чердак.
Фёдор тоже посмотрел вверх:
– А кто же это тогда? Может, бомжи?
– Еблись?
– Ну.
– Или мыши пищали. А тебе почудилось.
– Тут есть мыши?
– Не знаю. Вряд ли. Но дом-то старый. Все возможно.
– Может, мне приснилось?
– А чего тебе снилось?
Фёдор запнулся и соврал, что не помнит.
– Ладно. Не бери в голову. Пошли.
Карцев приехал на своей унылой «Калине». Она стояла в конце переулка. У входа в рюмочную Фёдор заметил вчерашнего тезку-ханыгу. Тот покачивался и безостановочно широко зевал.
– Слушай, – сказал Карцев, когда отъехали. – Я тебе одну вещь вчера не сказал насчет Панибратова. Он непростой тип.
И сделал рукой движение, будто вворачивал лампочку.
– Во-первых, он бывший гэбист. Причем служил в Пятом управлении.
– Я с диссидентами не связан, – сказал Фёдор.
– Очень смешно!
– Чего ты так переживаешь? Чем он сейчас занимается?
– Официально сосисками, сардельками и колбасами. А неофициально – не знаю. Но знаю, что на сардельках столько не заработать, сколько у него есть. Думаю, он через кино хочет что-то отмыть.
– Через наше кино можно только смыть, – ответил Фёдор.
– Не скажи. Можно и заработать.
– Как ты вообще на него вышел?
– Ну так, – пожал плечами Карцев. – Искал инвестора. Через знакомых выяснил, что есть человек, который хочет вложиться в кино. Я подсуетился, пока не увели. А главное! Он смотрел мой фильм «Щекотунчик». И ему понравилось.
– «Щекотунчик»? Это о чем?
– Я тебе покажу. Он о киллере по прозвищу Щекотунчик. Криминальная драма. Любовь, смерть и вся хуйня.
– А во-вторых?
– Что «во-вторых»?
– Ты сказал, что, во-первых, он из бывших. А во-вторых?
– Я его немного побаиваюсь.
– Потому что он гэбист?
– Нет. За это я его презираю.
– А зачем тогда деньги у него берешь? – спросил Фёдор.
– Слушай, – задергался Карцев. – Только этого не надо! Совестью моей решил поработать? Эти деньги пойдут на искусство. А не на блядей и яхты. Благородное дело!
– Деньги, конечно, не пахнут, – сказал Фёдор.
Карцев злобно покосился на него:
– Не обижайся, Жень.
– «Не обижайся», конечно, как же.
– Я вот с девушкой своей помирился. И счастлив.
– Какой девушкой? У тебя есть девушка?
– Ну да. Я вчера немного рассказывал. Где-то перегнул, наверно.
– Я помню, что ли?
«Ну и хорошо», – подумал Фёдор.
Они остановились у старинного трехэтажного особняка.
– Офис его? – спросил Фёдор.
– Один из…
Карцев позвонил в массивную дверь. Выглянул охранник и впустил их. В вестибюле они по очереди прошли через рамку. Поднялись на последний этаж и очутились в небольшом холле. Навстречу вышла симпатичная черноволосая девушка.
– Господин Карцев? Господин Собакин? Меня зовут Зофия. – Она приложила руку к груди. – Через букву «з», не «с».
– А сокращенно как? – спросил Карцев. – Зоня?
– Мое имя не сокращается, – сказала она без улыбки. – Пожалуйста, подождите.
И зашла в кабинет.
Они сели на диванчик. Карцев полистал журнал. Хмыкнул.
– Это какой-то колбасный вестник. Тут сплошные сосиски и сардельки. О, еще шпикачки.
– Сам же говорил, – тихо
