Фашисты
Отец ждёт
В свой последний запой Селиванов уходил тяжело и отрешённо. Он не пил четырнадцать месяцев. Жена в очередной раз наивно поверила, что теперь так будет всегда.
Ночью он плохо спал. Сны были короткие, тревожные и безумные. Снился покойный брат. Будто пришёл грязный, прямо из могилы, и попытался залезть в окно. Потом приснилась бывшая любовница. Селиванов собирался ей отлизать, но вдруг увидел, что вместо влагалища у неё гигантский кузнечик с головой воробья. Каждый раз он вздрагивал и просыпался. Вставал, шёл на кухню, курил, пил воду и смотрел в окно на пустую улицу. Тревога не отпускала. И странное ощущение физического неудобства. Как будто его сложили надвое, затолкали в чемодан и закрыли. Селиванов возвращался в постель. Жена тихо сопела, повернувшись спиной. Тёплая, мягкая и нежная. Ему хотелось прижаться к ней. Но он боялся её разбудить. У него были холодные руки и ледяные ноги.
Утром, выбравшись из очередного муторного кошмара, Селиванов понял, что опять обманул и себя, и жену. Она уже встала. С кухни доносился приглушённый звук работающего телевизора. Лиля готовила завтрак. На часах было ровно десять. Селиванов вышел из комнаты. На сковородке жарилась яичница с помидорами. Чайник выдувал струю пара, готовый засвистеть.
— А ты хорошо спал? — спросила Лиля, вытирая полотенцем руки.
— Ну, да, — ответил Селиванов, глядя в окно.
Улица была пуста, как и ночью.
— Просто я смотрю, в пепельнице окурков полно. Я вчера, когда ложилась, вытряхнула.
— Вставал несколько раз, потом засыпал. Какая–то чертовщина снилась.
— Какая? — спросила Лиля.
Чайник засвистел. Она погасила огонь.
— Да я толком и не помню уже.
— Надо было пустырник выпить.
— Он же на спирту, — сказал Селиванов рассеянно.
— Таблетки. Настойку я и не покупаю.
— А. Ладно, пойду умоюсь.
Он заметил тревогу в глазах жены и ушёл в ванную. Долго чистил зубы, умывался, причёсывался. Собственное лицо казалось ему отвратительным. Селиванов подумал об отце. Потом о настойке пустырника, точнее, о спирте, который там содержался. Его бросило в жар.
— Идёшь завтракать? — позвала Лиля.
— Иду, — пробормотал он в полотенце, которое с силой прижимал к лицу.
Аппетита, конечно, не было. Жидкий яичный желток одним своим видом вызвал тошноту. Селиванов, почти не жуя, проглотил завтрак. Лиля налила ему чашку чая и стала что–то рассказывать. Он кивал, поглядывая в окно. Слова жены пролетали мимо. По улице прошёл одинокий старик с седой бородой.
— Смотри, — сказал Селиванов. — На Толстого похож.
— Кто? Где?
Она посмотрела на экран телевизора, где человек с лицом уголовника рассказывал о народной медицине, потом повернулась к окну. Старик уже свернул в арку.
— Там дед был, на Толстого похож, — сказал Селиванов. И уточнил: — На Льва.
— Ты не хочешь ещё поспать? — спросила Лиля.
— Нет. Зачем?
— Ты ведь плохо спал ночью.
— Нормально я спал, не переживай.
Он заметил, что жена смотрит на него почти с отчаянием. Она всё поняла. Но ему вдруг стало это безразлично.
Селиванов закурил и сказал:
— Погода какая хорошая. Я, наверное, прогуляюсь.
— Перестань.
— Что? Почему?
— Не ходи. Я тебя прошу. Давай дома побудем сегодня.
Он рассмеялся.
— Мы и так никуда не выходим. В магазин и обратно. С ума же можно сойти.
— Пока не сошли, — сказала Лиля.
— Это пока.
Она ушла в комнату. Селиванов курил и смотрел в окно. Он заметил, что стекло слегка засрано мухами. Вспомнил, что Лиля уже несколько раз просила его вымыть окна. Она боялась высоты.
Он стал одеваться. Скинул спортивки и натянул джинсы. Футболку оставил домашнюю, с дыркой от сигареты на животе. Надел ветровку и заметил, что вся его обувь исчезла.
— Лиля, выйди, — позвал Селиванов.
Она выглянула из комнаты.
— Где мои кроссовки?
— Я их спрятала, — сказала она.
— Ладно.
Он открыл шкафчик, где стояли зимние ботинки, старые кеды и дешёвые туфли, подаренные тёщей. Селиванов надевал их всего раз. Внутри было пусто. Лиля внимательно на него смотрела.
— Прекрати, — сказал он.
— Это ты прекрати! — закричала она.
Селиванов заглянул на антресоли, потом под ванну. Продолжать поиски ему расхотелось. Лиля могла просто вышвырнуть всё в окно. Такое уже случалось.
Некоторое время он обдумывал ситуацию.
— Знаешь что? Мне плевать! Я и так пойду.
Он застегнул куртку и вышел из квартиры в носках.
* * *
Лиля позвонила минут через пять. Селиванов шёл по пустой улице. В соседнем дворе нелегально работала рюмочная с провокационным, особенно для жён алкоголиков, названием «Главная пристань». Туда он и направлялся.
— Я дам тебе один шанс вернуться, — сказала Лиля.
Она плакала.
— Так ведь я же вернусь, — ответил Селиванов.
— Сейчас! — заорала она.
— Скоро. Хочу встретиться с отцом.
— Миш, ты чего? Ты когда его видел вообще последний раз?
— Ну, вот, значит, пришло время.
— Да ты даже не знаешь, где он живёт, дурак.
— Это не так сложно узнать.
Селиванов остановился у входа в рюмочную.
— Я поняла, — сказала Лиля. — Поняла. Дура! Дура! Дура! Тупая дура!
Он вдруг представил, что жена бьёт себя кулаком по голове.
— Лиль, не надо.
— Дура! Ненавижу себя! И тебя ненавижу!
Он нажал отбой и зашёл в рюмочную. Посетителей не было. Придут позже, никуда не денутся. Вечером свободных мест не будет. За стойкой женщина в медицинской маске смотрела телевизор, установленный на кронштейн.
— Здравствуйте, — сказал Селиванов, чувствуя лёгкую дрожь. — «Народной» сто пятьдесят грамм и томатный сок.
Он выбрал самую дешёвую водку. Это не имело значения. Вся водка здесь была одинаковая. Раздатчица налила. Селиванов расплатился, тут же выпил залпом и со стаканчиком сока переместился за столик. Внутри раскручивался маленький сияющий моторчик и набирал силу. Возникло дурацкое желание найти где–нибудь подкову и разогнуть её на глазах изумлённой раздатчицы.
Зашёл мужик в маске, заказал и подсел к Селиванову с графинчиком водки и бутербродами на тарелке. Это был Витя Ерёменко, бывший хирург детской больницы. Пару лет назад его уволили. Витя спивался. Когда–то у него была красивая жена.
— Здорово! — сказал Витя и выпил полстакана. — Развязал?
— Вышел прогуляться, — ответил Селиванов. — К отцу хочу.
Витя вытер маской взмокшее лицо и сунул её в карман.
— В метро без намордников не пускают. У тебя есть?
Селиванов сходил к стойке и вернулся с полным стаканом.
— А башмаки где? — спросил Витя.
— Я йог, — ответил Селиванов. — Сплю на гвоздях, ем толчёное стекло, умываюсь огнём.
— Самое время это сделать. — Витя поднял стакан.
Они выпили. Курить в рюмочной не запрещалось, и они достали сигареты.
— Ты знаешь, что тайное правительство — это гигантские насекомые? — спросил Витя. — Вроде бы шершни.
Потом он несколько раз чихнул. Селиванов достал телефон. Пропущенных вызовов не было. Эсэмэс тоже никто не прислал. Он поискал в контактах номер.
— У тебя знакомые бляди есть? — подал голос Витя. — Я одну знаю. Можем сходить к ней. Она беззубая.
— Подожди.
Селиванов вышел на улицу и нажал вызов. Ответил пожилой мужчина.
— Здравствуй, дядя Петя.
— Кто говорит?
— Миша.
— Миша? Ах, Миша! Доброе утро, Миша. Давно не виделись.
— У меня к вам дело.
— Хочешь денег занять?
— С чего вы решили?
— В прошлый раз так и было. Ты звонил занять денег.
— Сколько взял? — спросил Селиванов.
— Нисколько. Ты приехал ночью на такси. Потом уснул у меня в прихожей на диване. А утром ушёл.
— И всё?
— Забыл полбутылки коньяка. Если хочешь, можешь забрать. Я поставил в сервант.
— Могли бы выпить.
— С моей–то поджелудочной? — сказал
