как тефлоновая сковородка.
А тот опять вздохнул и спрашивает:
— Как сходили на встречу, господин стажёр? Удачно? Мне когда ваш начальник записочку передал, сказал, что встреча важная, надо поспешать.
Я аж вздрогнул. Ну конечно, это ведь он мне записку передал, с местом встречи. Где меня едва не убили.
— Встреча прошла, — отвечаю.
А сам думаю — ведь на месте трупы остались. И патруль их нашёл. Я и забыл про это — взрыв на вокзале, куча убитых аристократов, любой забудет. А там ведь труп шофёра — оборотня в погонах, и трое моих бывших подельников. Гоблин, орк и полуэльф. Если шеф об этом уже знает, может знать и Рыбак. Шофёр сказал перед смертью, что я под прикрытием работаю. Значит, свой человек у гада в полиции имеется. И Рыбак наверняка теперь знает, что я его человека убил. Может, сейчас ко мне киллер крадётся...
Меня аж морозом по спине продрало от мысли такой.
— Я просто заметил, что шинелька у вас порезана, — говорит гоблин. — И рука подвязана платком. Когда вы с той встречи вернулись.
Тут до меня дошло — не из вежливости он спрашивает. Так его заедает, даже про динамит забыл.
— Да вот, — отвечаю, небрежно так, — встреча закончилась со счётом четыре — один. В мою пользу. А что?
Смотрю, он шарф размотал, пальто расстегнул, лысину потирает — так его разобрало.
— Так это же я вам записку передал, — бормочет. — Случись что, начальник ваш гневаться будет.
— Начальник мой всё знает, — говорю. — А вот знает ли Рыбак...
Тут я в точку попал. Прямо в яблочко. Оказывается, гоблины не бледнеют — они становятся серыми. Как мышь.
— Какой Рыбак? — а сам сереет на глазах.
— Такой. Не тот, что с удочкой сидит, а вроде щуки — на месте жрёт, с потрохами.
Тут ему совсем поплохело. Вижу, пытается сделать вид, что всё в порядке, но не выходит. Шарф стащил с себя, скомкал в руке и лоб утирает.
— Жарко тут у вас... форточку бы открыть...
— Форточка открыта, — говорю. — Если что-то сказать хотите, или признаться в чём — сейчас самое время. Вижу, тяжесть у вас на сердце. Не стесняйтесь, излейте душу.
Помолчал он, глянул на меня. Глаза совсем кошачьими стали, зрачки узкие, зеленью светят.
— Не могу. Не могу.
Ого, кажется, клюнула рыбка!
— Нас никто не слышит, — говорю тихонько. — Не беспокойтесь. Я докладываю на самый верх, так что утечки не будет.
Закашлялся он, шарф свой комкает. Отдышался, сказал:
— Не могу.
— Боитесь Рыбака?
— Моя дочь вам правду сказала — я работаю с полицией. Вы должны понимать. Помните, мы из дома Филиновых ехали? Вы ещё спросили — можно ли заклятие снять?
— Помню.
— Помните, господин Филинов к вам стряпчего вызывал — заклятье на верность поставить?
— И что? — нехорошее предчувствие у меня появилось. Ох, не зря он про магию заговорил.
— Заклятья разные бывают. Но снять их нельзя. А если нарушить — смерть. Кто станет поручать важные дела гобу без гарантии?
— Да говорите уже.
— На мне стоит заклятье молчания. Не то что сказать — даже подумать об этом не могу... сердце сжимает.
Вижу — и правда, совсем плохо папаше. Весь серый, глаза ввалились. Того гляди помрёт.
— И обойти никак? — спрашиваю. — Может, другими словами?
— Попробуйте, — хрипит.
Вот же блин блинский.
— А написать на бумажке?
Хрипит, головой мотает.
— А если я спрашивать буду, а вы кивните, если да...
Успел я увидеть, как у него зрачки расширились. Зелёным засветились. В тот же момент гоб наклонился вперёд, шлёпнул мне ладонь на затылок, и бац! Приложил меня лицом об стол. Со всей силы.
Недаром гобов так не любят. С виду мелкие, тощие, соплёй перешибёшь — но сильные. Я от удара поплыл. Хорошо, лобная кость крепкая, а то бы кони двинул.
А гоблин напрыгнул сзади, развернул свой шарф, на шею мне накинул, и давай душить. Вот зачем он его в руке комкал... гад. Слышу, в дверь постучали. Ах ты ж блин, я её на задвижку закрыл!
— Ваше благородие, у вас всё в порядке?
Хотел я крикнуть, да не могу — шарф всё туже. Выворачиваюсь, но после удара как пьяный. Повезло, стол рядом, я ногами из последних сил ударил — загремело.
За дверью закричали, зашумели. Или это в ушах шумит? Зашарил я руками позади себя, ухватил гоба за уши, дёргаю со всей мочи. Но тот озверел совсем, на уши наплевать.
Тут в дверь ударили. Раз, два, хрясь!
Загрохотали шаги. Кричат уже рядом. Чувствую, шарф ослаб на шее. Захрипел я горлом, давай дышать, как шланг передавленный.
Гоблин отпустил меня, отпрыгнул. Сквозь муть в глазах вижу — поднял он руку, и в руке у него сверкнуло. Бах, бах!
Толкнуло меня в бок, будто ломом ткнули два раза. Увидел, что позади гоблина возник рядовой Банник, взмахнул прикладом. И всё стихло.
Глава 6
— Дмитрий! Дмитрий Александрович!
Кричат надо мной, прямо в ухо. Да всё хорошо со мной... вдохну только поглубже...
— Ох-х-хр-р-р...
— Боже, Дмитрий Александрович, вы живы? — девичий голос.
Ощупал я своё горло, вроде ничего не переломано. Больно адски, а так ничего.
Приподнялся, меня тут же подхватили и на стул усадили. Стали пуговицы расстёгивать, ворот распустили. Гоблинка меня ощупывает со всех сторон, руки у неё тоже сильные, как у её папаши. Но пальцы врача, сразу понятно. Зубы сжала, глаза зеленью сверкают, то ли от злости, то ли от страха.
Альвиния рядом стоит, по голове меня поглаживает, сама всхлипывает от жалости.
Мой подпрапорщик папашу-гоблина обшаривает. Тот на столе лежит, еле дышит. Ему рядовой Банник так прикладом по башке зарядил, любого с ног свалит.
Кошкин поднял револьвер, говорит:
— Это ваше, господин стажёр?
Блин, моим же револьвером. В меня. Кринжово. Стыдоба. Тоже — отличник полицейской школы! Подставился, как дурак.
Гоблинка ахнула, выдернула у меня из-за ремня учебник. Повернула, показала две дырки. С одной стороны дыра, в ней пуля сидит, с другой выпуклость. Чуть-чуть насквозь не прошло.
Да это учебник, что я в своей бывшей квартире нашёл. За пояс заткнул и забыл про него. Хорошие учебники здесь делают, крепкие, толстые. Не из газетной
