терзал ее безо всякой жалости, насаживал ее на свой вставший член, словно хотел разорвать на тысячу частей. Разломить ее, как сочный апельсин, упиться ее сладостью.
Тело мужчины, двигающееся над ней, словно отлито из металла, жесткое, сильное, гибкое. Его член, погружающийся в нее глубоко, очень глубоко, словно каменный. Он раз за разом наполняет Мэл непередаваемыми ощущениями, жестко массирует изнутри, наполняя ее живот сладкими сильными спазмами, от которых Мэл снова кричит, расставляя пошире ноги и вцепляясь ногтями в плечи мужчины, тиская его безупречный костюм, выдыхая свое удовлетворение короткими рваными толчками, рыча, как дикая самка.
Но и тогда Стоун не отпускает ее; его движения замедляются, он обнимает ее — бережно, словно возлюбленную, — жадно сцеловывая ее стоны и крики, стирает катящиеся по щекам слезы, приглаживает волосы, и Мэл кажется на миг, что мужчина на самом деле полон страсти к ней. Любви; нежности. Не банального желания, которое он уже удовлетворил, но чувств, живых, настоящих. Она целует его в ответ, волна его обжигающей страсти снова накатывает на Мэл, обжигая ее кожу, он вжимает ее в сиденье, совершая самые последние, мягкие и сильные толчки, и Мэл чувствует, как он кончает в нее. Его плоть становится очень жесткой, вздрагивает, распирает Мэл изнутри, и она откидывается на сиденье, блаженно закрыв глаза.
«Вот так должно быть с мужчиной, — бьется в висках Мэл мысль. — Так. Чтобы никаких сил потом не оставалось. Чтоб удовольствие через край. Чтоб вспоминать было стыдно. И забыть — невозможно…»
- Обжигающе горяча, - шепчет Стоун, вжимаясь в раскрытые перед ним бедра, чуть вздрагивая, кончая, не сдерживая стона. Его пальцы сжимают, тискают ягодицы Мэл, он погружается в ее тело глубоко, наполняя ее своей силой, своим желанием, до стонов, через край. Мэлани мечется под ним, виляя бедрами, чувствуя каждый спазм, что охватывает мужчину, самое мелкое движение, слыша его срывающийся дрожащий голос. - Обжигающе…
***
Куда мог привезти ее Стоун? Алан, мысленно поправила себя Мэл, насилу усаживаясь на сидении и кое—как прикрывая ноги порванной юбкой.
Только в Башню, самый высокий небоскреб города. В роскошный отель, где он наверняка живет в пентхаусе, из панорамных окон которого город, принадлежащий ему, виден как на ладони. Пятьдесят этажей роскоши, шика, стекла, сверкающего на солнце ярче бриллиантов, и номеров, где селятся только самые состоятельные люди. И на вершине этой человеческой пирамиды жил Алан Стоун. Выше всех. Ближе всех к небу. С роскошной панорамой, открывающейся из окон на город.
Так проще чувствовать его своим…
Обессилевшая Мэл, привалившись пылающим лбом к стеклу, видела, как за ним с бешеной скоростью проносятся знакомые улицы города, слепящие огни. Автомобиль увозил ее в другую жизнь, и Мэл все еще не могла поверить, что это происходит с ней. Сил у нее не было даже на то, чтобы ровно сидеть. Мужчина словно вытрахал из нее все, до последней крупицы. Выпил, вылизал вместе с голосом жизнь. Мэл понимала, что сейчас ей придется идти у всех на виду по залитому светом фойе гостиницы, в разорванной юбке, с растрепанными волосами. Но ей это было безразлично. С большим удовольствием она сейчас вздремнула бы, глаза ее закрывались, мысли останавливались.
Алан неспешно и тщательно приводил в порядок свою одежду, оправлял брюки, застегивал пиджак. Он ни о чем не спрашивал и ничего не говорил, но Мэл чувствовала, нет — знала, что планы его не поменялись и что дверца машины сейчас не откроется, и он не выкинет ее в разодранной одежде на улицу.
Нет, так просто он свою добычу не отпустит… Он только начал. И все то, что он задумал, еще впереди.
Мэлани, похоже, все же задремала, потому что когда открылась дверца авто, женщина едва не выпала из него, прямо под ноги Стоуну. С трудом разлепляя тяжелые веки, она увидела, что мордовороты с каменными лицами угодливо придерживают дверцу машины, отрезав весь мир от Мэл, заслонив ее своими телами, не позволяя случайным людям увидеть, что происходит внутри салона.
Алан стоял впереди них всех, у распахнутой дверцы. Видимо, он собирался галантно подать руку Мэлани и помочь ей выбраться из авто, но, честно говоря, она и руки не могла поднять. Стресс и бешенное занятие любовью вымотали ее. Да и туфли она потеряла, они спали с ее ног и лежали где—то на полу, и сил разыскать их у Мэл не было.
Алан снова ничего не стал спрашивать. Ему одного взгляда было достаточно, чтоб оценить обстановку. Он склонился, скользнул взглядом по сонному лицу Мэл, а затем просто просунул руки под ее вялое, слабое тело и вынул ее из машины.
Дальше он нес ее сам, до самых дверей пентхауса, а его верные мордовороты, окружив его кольцом, не позволяли людям рассмотреть, что за птичка попала в его руки.
Мэл вовсе не была худышкой; она была стройной женщиной, но с хорошими формами. Бедра, грудь, соблазнительная округлость — все это в ней было. Но Алан нес ее так легко, словно она не весила ничего совершенно. С такой непринужденной легкостью женщины носят крохотные клатчи, хвалясь их красотой и дороговизной. Дремлющая Мэл вдруг вспомнила день своей свадьбы и то, как Хью вносил ее в дом, как он осторожно перебирал ногами, переступая порог, нащупывая пол, и как у него тогда руки тряслись, хотя в ту пору Мэл была куда стройнее.
Алан был не так острожен и слаб; он действительно был словно отлит из металла, несгибаемый, сильный, быстрый. Он стремительно пересек фойе с Мэлани на руках, его шаги были четкими, уверенными, ноги в щегольских остроносых ботинках ступали быстро, так, что щелчки его каблуков звонко отдавались от блестящего пола. В сопровождении охраны вошел в лифт. Зеркальные дверцы закрылись, и Мэл почувствовала, как мягкая тяжесть на мгновение вжала ее в руки Алана. Лифт понес их туда, наверх, в странную новую жизнь.
«Не часто меня на руках носят миллионеры, — подумала с усмешкой Мэлани. — Сильные, красивые, самоуверенные миллионеры…»
Она усмехнулась, но усмешка получилась похожей на стон, и Алан внезапно клонился к дремлющей на его плече Мэл ниже, словно прислушиваясь к ней, словно беспокоясь о ней.
«Как это мило, — все с той же
