прикажу…
Его жесткие каменные пальцы погружаются глубже — настойчиво, властно, — двигаются, жестко лаская, заставляя женщину трепетать, и Мэл, вся дрожа, непроизвольно выгибается, ахает, стонет — и отнюдь не от приятных ощущений. Ее тело сжимается от боли, не готовое впустить его пальцы, и Стоун берет Мэл почти насильно — несмотря на покорно разведенные колени.
— Здесь, — жестко говорит Стоун, лаская ее лоно, — ты тоже должна быть покорна. Именно здесь. Я хочу, чтоб здесь ты была влажной. Податливой. Раскрытой. Вечно жаждущей. Ждущей меня.
— Но это не просто так, — стонет Мэл, с трудом терпя жесткую ласку, терзая ногтями обивку сидения. — Это… не зависит от вашего приказа!
— Так я помогу, — вкрадчиво отвечает Стоун. Почти шепчет. — Я умею быть нежным, если это нужно.
Его пальцы снова толкаются в ее тело, глубоко и настойчиво, двигаются туда и обратно, и Мэл закрывает глаза, чувствуя, как ее щеки раскаляются от стыда, как ее трясет от влажных звуков. А в ее теле словно ворочается чудовище, терзая и мучая ее, низводя до состояния беспомощного животного, попавшего в ловушку, из которой никак не освободиться.
— Зач… зачем, — выдыхает Мэл, сгорая от стыда и жара его сильного тела, прижавшегося к ней.
— Затем, — интимно произносит Стоун, не прекращая своей бессовестной пытки, — что я хочу разжечь в тебе огонь… пожар, который сможет согреть и обжечь… Ну же. Ты обещала быть покорной.
— Значит, — пыхтит Мэл, напрягаясь всем телом, изо всех сил сопротивляясь накатывающим на нее ощущениям, — все же просто банальный секс… вы безумец или лжец, вы…
Стоун не отвечает; его пальцы толкаются сильно, отрывисто, Мэл вздрагивает от каждого нового толчка и закусывает губы. Ей кажется, что ее берет мужчина с огромным членом, терзает ее тело, овладевает ею, как какой—то дешевой падшей женщиной. Его жесткие пальцы вдруг вынырнули из ее истерзанного лона, и теперь касались ее почти нежно. Большой палец нащупывает ее клитор и начинает гладить — слишком неторопливо, слишком умело и настойчиво, так, что расставленные ноги Мэл начинают дрожать, трястись, как в ознобе, и она, подавшись вперед всем телом, выдыхает, выкрикивает свое внезапно разлившееся по телу удовольствие, выдает себя. Она бесстыже виляет бедрами, то ли стараясь избежать обжигающего удовольствия, то ли чтобы принять в себя пальцы мужчины полнее, и Стоуну это нравится.
— Да, так, — шепчет Стоун, продолжая поглаживать извивающуюся мокрую Мэл. — Шире ноги.
Его руки слишком умелые, слишком ласковые; жесткие пальцы вдруг становятся невероятно нежными, чуткими. Подушечками этих пальцев Стоун словно отыскивает самые чувствительные точки на теле Мэл и впускает через них в ее нервы, в ее кровь пожар. Мэл вопит, трясясь на его руке, нанизанная на его пальцы, не понимая и не осознавая ничего вокруг себя. На периферии сознания маячит стыдная мысль, что водитель за рулем все слышит, но Мэл рассматривает опущенное стекло, отделяющее их сидение от водительского, и это стирает последнюю стыдливость. Весь ее мир превращается в бесконечную огненную реку наслаждения, она сводит Мэл с ума, и она выкрикивает свое удовольствие, разводя колени еще шире, извиваясь, сходя с ума, широко раскрытыми невидящими глазами уставившись в обивку автомобиля над своей головой.
Стоун прав; с каждым его прикосновением к ее телу, с каждым толчком внутрь ее лона в ее крови разгорается пожар. Он бросает Мэл на сидение, на спину, заставляет ее подхватить собственные ноги под коленями и подтянуть их к груди, бесстыдно раскрывшись перед ним. От его ласк Мэл мечется, рассыпав золотые волосы по темной обивке и стонет — протяжно, беспомощно, жалобно, — потому что его пальцы гладят ее чувствительные бедра, ее мокрое лоно, и Стоун внезапно припадает губами к ее мокрым от желания губкам, горячим языком жадно лижет ее, дразнит клитор.
Это движение столь страстное, жаркое, а поцелуй такой жадный и болезненный, что Мэл взвизгивает, извиваясь, чувствуя, как его язык проникает в нее, и ей становится еще жарче. Это не потная возня с Хьюбертом под одеялом; не супружеский постный и сдержанный секс. С Хью ей и вполовину не было так обжигающе—хорошо и так невыносимо стыдно. Стоун беззастенчиво рассматривал ее тело, касался всюду, где хотел, жадно целовал бедра, прихватывал зубами нежную кожу, погружал пальцы — быстро, жестко, настойчиво, — в обе дырочки Мэл, заставляя ее вскрикивать и трястись как в лихорадке, чувствуя, как он овладевает ее телом. Всем ее существом.
***
«Это все не со мной происходит, — в панике подумала Мэл, уловив, как вжикнула молния на одежде Стоуна. — Я отдаюсь, как шлюха, на сиденье машины первому попавшемуся, и мне… это… нравится…»
Мэл была красивой женщиной; но у нее никогда не было такого красивого мужчины, как Стоун. Такого красивого, состоятельного и подавляюще властного. Более того — она и помыслить не могла, что кто—то так же, как он, рыча от внезапно охватившей его страсти, соблазненный ее красотой, податливостью ее тела, содрав с себя маску холодного и высокомерного властелина мира, навалится на нее всем телом, жарко и жадно целуя в губы, овладеет ею — нетерпеливо, жадно, одним жестким сильным толчком вогнав член на всю длину в ее лоно.
— Черт! — взвизгнула Мэл, одновременно вспыхивая от легкой боли и млея от жадности, с которой Стоун толкнулся в ее тело, с которой он взял ее, овладел, подчиняя себе.
Его руки жадно, до боли, стиснули ее ягодицы, приподнимая женщину и прижимая ее к себе крепче, и он толкнулся еще — сильно, жестко, максимально глубоко, — горячими губами стирая вопли Мэл, изнемогающей под его телом. Его движения были сильные, жесткие, отрывистые, и Мэл захлебывалась собственными стонами, криками, сходя с ума от безумия, что творилось сейчас с ней. Жесткие пальцы Стоуна ухватили ее за волосы, грубо оттянули назад ее голову, и он снова припал горячим ртом к ее раскрасневшимся губам, лаская языком ее разгоряченный, возбужденный рот, так развратно и беззастенчиво, что у Мэл, казалось, кожа на щеках вот—вот воспламенится от стыда.
— Я сейчас умру, — всхлипнула Мэл, но ответом ей было еще более жесткое проникновение, выбившее из ее дрожащего горла вопль. Стоун
