— Так, — снова подтвердил он.
— Но это же ахинея. — Я развел руками.
— Вот-вот, — сказал он. — На этом тоже строился расчет.
— На чем?
— Вот на этом самом, — словно отмахнулся он.
Я взял себя в руки и начал все сначала, причем самым мягким тоном, на который только был способен:
— Послушайте, Степан Алексеевич, допустим, Стратегическое управление. Хорошо. Но подумайте сами: при чем тут война в Чечне? Мы же с вами умные люди. Мы понимаем, что за всем этим стоят деньги и, скажем, нефть, которая, в свою очередь, не просто деньги, а очень большие деньги. Или криминал. Как правило, за всем этим тоже стоят корыстные причины.
Он усмехнулся с трагической миной:
— Только не говорите мне, что наши реформы создают проблему капитала, который, в свою очередь, создает вышеперечисленные проблемы.
— А разве нет? — удивился я.
Он покачал головой:
— В какой-то степени… возможно. Но в очень малой степени. Вы не хотите понять главного.
— Чего же?
— Почему каждый шаг правительства, которому мы с вами служим, — ошибочный? — зашипел он мне в лицо. — Как вы думаете? А?
— Некомпетентны, — предположил я. — Угадал?
Он с шумом выпустил воздух из груди:
— Почти. Они не то чтобы некомпетентны — они, можно сказать, зомбированы.
Час от часу не легче.
— Вы сами-то понимаете, что говорите? — устало спросил я. — Что это за тайны мадридского, пардон, кремлевского двора?
— Самая распространенная ошибка, — заявил он менторским тоном, — это думать, что во главе всего лежат деньги.
Смотри какой бессребреник!
— Ну что вы! — сказал я. — Во главе всего лежит любовь.
Кажется, я устал. Что это я несу?!
Но он, слава Богу, не обратил внимания. Слишком был погружен в самого себя.
— Власть — вот что лежит во главе всего, — сказал он, отрешенно глядя на настольную лампу. — Вот что движет ими. Власть. И только она! Будь она проклята…
— Это вряд ли, — усомнился я.
— Им не нужны деньги, — как заведенный, монотонно говорил Киселев. — Им нужна власть. И это хуже большевизма и фашизма, вместе взятых. Каждая ошибка правительства — результат четко продуманных действий Стратегического управления. Страна летит в пропасть. И подталкивает ее в эту пропасть организация, в которой состою и я.
— Ну так и что это за организация? — небрежно, чтоб не спугнуть, спросил я. Меня уже достало это Стратегическое управление…
— У каждого из нас, рядовых ее членов, свой участок работы. Потом я расскажу вам, за что отвечал лично я. Но сейчас мне хочется, чтоб вы вбили себе в башку: все, что творится в стране, не есть издержки трудного пути, по которому якобы идет российская демократия. Все просто тщательно и виртуозно спланировано и претворено в жизнь.
— Что именно?
— Все!
— Начнем сначала. Война в Чечне?
— Спланирована в середине девяносто второго года. Началась с опозданием на две с половиной недели.
— Ничего себе! Ладно. Расстрел «Белого дома»?
— Хасбулатов и Руцкой были подставлены с самого начала. Операция проведена в те же сроки, что и была зафиксирована в документах, — с точностью до минуты. Ну, может, плюс-минус десять. Минут…
— А жертвы?
— Естественно! Скажу больше. Спланированное фактическое количество жертв и спланированное объявленное количество были идентичны.
— То есть вы хотите сказать, что было спланировано даже количество жертв?
— Да, да! Все произошло именно так, как и было задумано.
— А убийство тележурналиста Листьева тоже дело рук Стратегического управления?
— Это было как раз в ведении Смирнова. Безусловно!
— Что — безусловно?
— Листьева убил человек, направленный к нему Стратегическим управлением. Правда, сам он, я имею в виду убийцу, не знал, кто направлял его руку.
— Есть версия, что Листьев убит из-за больших денег, которые могли уплыть не в те руки…
— Можно рассматривать любую версию. Но его убийство было бы невозможно без санкции Стратегического управления. А оно и дало такую санкцию.
— Ну а журналист Холодов?
— Это была импровизация. Холодов подобрался слишком близко к некоторым секретам. После его устранения возник интересный общественный резонанс. Интересный с точки зрения Стратегического управления. Поэтому, когда такой же резонанс потребовался еще раз, управление дало добро на устранение и тележурналиста Листьева.
— Что-то я не понял. Зачем нужен такой, с позволения сказать, резонанс? И главное — кому?!
— Не пытайтесь угадать логику в действиях Стратегического управления, молодой человек. Это непостижимо даже для такого волка, каковым являюсь я сам.
Или он с ума сошел, или я…
— Если я правильно вас понимаю, — медленно произнес я, — то все, что происходит в общественной жизни страны, в той или иной мере спровоцировано организацией, которую вы называете Стратегическим управлением. Так?
— Это не я так его называю, — раздраженно ответил он. — Это оно само себя так называет.
— Но ведь вы тоже являетесь ее членом, — напомнил я на всякий случай.
— Уже не являюсь, — заявил вдруг маршал.
— То есть как? — растерялся я. — Вы же сами только что…
— Мало ли что! — рассердился он. — Они убили Смирнова, моего друга, который, кстати, был предан им. Он еще не понял того, что понял я.
— Как действовала эта организация? — спросил я. — У них что — свои аналитики, свой центральный комитет? Я правильно вас понимаю?
— Правильно, — быстро глянул он на меня. — Но подробности я расскажу вам потом.
— Почему потом?
— Потому что устал. Второго раза мне уже по самое горло.
— Второго раза? — насторожился я. — Что вы имеете в виду, Степан Алексеевич?
Он удивленно посмотрел на меня.
— Вы что, так ничего и не поняли? — недоуменно спросил он. — Но ведь именно об этом мы со Смирновым и проговорили весь вечер.
Кажется, я только теперь начинал что-то понимать.
— Вы говорили о Стратегическом управлении? — уточнил я на всякий случай.
— Нет, об Алле Пугачевой, — съязвил он. — А о чем же еще?!
— Мало ли…
Он вздохнул.
— Я убеждал его, что нужно идти в прокуратуру.
— А он?
— А что — он? Говорил, что я ничего не понимаю.
