такси прыгнула её подруга — учительница физики однокурсница Анастасия Валериевна.
«Ты чего, Настя? А твой кавалер где, или не выбрала из широких рядов шефов?», — пока ехали, недовольно спрашивала Лена.
«Там же, где и твой, — заигрывающе скосив взор на Анатолия, отвечала Настя. — И вообще я танцевать хочу. Имею я право или нет? Кстати, кавалер у нас сегодня платежеспособный?»
Анатолий понял, что платить в ресторане ему придётся за троих. А там — как знать, возможно, кто-то из девушек, которые обе и сразу очень понравились, раньше выйдет из создающегося романтического треугольника. Во всяком случае, он надеялся, что именно так всё само собой и рассосётся.
Знающие люди говорят, что Бог или некие высшие потусторонние и непостижимые умом человека силы посылают мужчине его противоположность. Для жизненного воспитания или перевоспитания, чтобы по итогам грядущих неизбежных переживаний да прегрешений и судить потом душу мужика судом, равного которому на всей планете Земля нет. Мечтает парень о невесте-красавице, получает хроменькую и болезненную — либо сразу, из любви да собственной жалости, либо через годы, которые не берегут девичью красоту и здоровье. Хочет мужчина женщину тихую, обязательно получит в жёны неугомонную говорунью.
Лена по молодости была противоположностью Анатолия. Он разговорчивый, она скупая на слова, он трудолюбивый и, а она с ленцой. Постельные темпераменты только сходились. Тем и перетянула на свою сторону от шумной и настырной Настюхи. И хотя долго потом пересекались на перекрестках судьбы жизненные линии Анатолия Ивановича и Анастасии Валериевны (однажды, чуть не клюнул будущий гитарный мастер на волшебные чары школьной физички), но Елена Владимировна оказалась ему и душевно ближе, и умом. Да и беда на них свалилась общая, а беда, как известно издревле, роднит людей.
Сталось это так. Уже когда были Лена и Анатолий в законном браке, зачастила в их дом назвавшаяся кумой Настя. Закрутила черноглазая колдунья в своём бездонном омуте чужого мужа, да так увлекла, что захотелось ему отрезать всю прошлую жизнь, просто взять и забыть, начисто стереть и в бытии, и в памяти, словно не было ничего. И рвануть в сладкую, танцующую свежими красками, неизвестность, в которой и начать всё с нуля.
Мучились все — и сам Анатолий от внезапно нахлынувших любовных чувств, и Елена — от игольчатой ревности и душной неизвестности, и Анастасия Валерьевна — то от неразделённого, но такого близкого счастья, то от стыда перед лучшей подругой, негодующими родными и судачащими коллегами. Неподъёмным бременем давил на её тонкие плечи груз греха возможной разлучницы, разум делился на части от осознания всей катастрофичности соткавшейся ситуации, да сердцу, как говорят, не прикажешь.
Ушла из школы, навсегда покинула её, и ринулась туда, где все в те годы искали возможности, — в торговлю, на рынок. Но не за лишней копейкой, а за сочувствием людским, где и народ попроще, и за тем, чтоб закопать болящие бороны любви своей бестолковой. Да не помогало и это. Запал в душу Толик, так затравил, что порой выходила бессонными ночами Настя к косо сшитому рукаву реки, смотрела в чёрную водную глубь и чаяла сродниться с бурным потоком, навек отдав ему и и молодость свою, и любовь несостоявшуюся. Но тут заболел первенец Анатолия и Елены — Володя. Крепко заболел.
Родился он слабеньким, ручки нежные, ножки тонкие, лицо бледно-синюшного цвета. Всё младенчество колыхала его невидимая сила, да так сильно, что порой сознание терял в силках болей и страха. Сначала врачи не могли поставить точный диагноз, лечили сразу от всего, что только подбрасывали на их консилиумы лечебные протоколы и докторская интуиция. А потом сказали, что у Володи врождённый порок сердца, дожить до совершеннолетия — один шанс на сто. Увы, этот шанс достался какому-то другому ребёнку. А Володю похоронили пятилетним.
Через год в семье Анатолия и Елены появилась на свет Анечка. Родители очень боялись, что и у дочери есть какое-то скрытое врождённое заболевание. Но Аня росла здоровой и жизнерадостной девочкой, любимицей всей семьи — мамы, папы, двух бабушек и дедушки Ивана Анатольевича.
К тому времени Анатолий Иванович поменял уже несколько заводов. Распалась Страна Советов, порвались протянутые между министерствами и предприятия связи, заводы стали сокращаться и разоряться один за другим, а за жизненным горизонтом не виднелось никаких добрых перемен. В это время часто припоминал сын состарившемуся Ивану Анатольевичу его разглагольствования о капитализме.
«Вот, батя, твой капитализм к чему приводит. Хотели — получите, распишитесь. Только не правды, свободы и порядка, а разруху, бандитизм и нищету во всей красе, — бурчал Анатолий. — В хоккей, говорил, они играют… Вот, помнишь был у них хоккейный клуб «Квебек Нордикс»? Помнишь. А «Виннипег Джетс»? Да-да, те самые, что против сборной Союза играли. Были, да сплыли, нет теперь больше этих команд. Такой он, капитализм. Всё сжирает ради чьих-то прибылей. И санаторий твой, где ты лёгкие и спину лечил, всё! Нет санатория, только рожки, ножки, да обшарпанные серп и молот на фасаде».
Распался и очередной музыкальный коллектив, в котором играл Анатолий. Не получилось у него создать ансамбль юношеской мечты. Кто-то уехал из города в поисках высокооплачиваемой работы, кто-то вместе со своими талантами и навыками тонул в спиртном. Чтобы раздобыть денег для семьи, решил Анатолий продать свои гитары, а их было целых четыре — две электрических, две акустических, фирменных. Покупатели нашлись быстро, но оказались людьми непростыми, грамотными, требовательными, с запросами.
«Инструмент ваш в целом неплохой, но состояние его оставляет желать лучшего, перепродать его нереально. Если отдадите за половину назначенной цены, то я заберу», — так сказал самый первый явившийся покупатель, скупщик бывших в употреблении вещей. Второго покупателя не устроило положение гитарного грифа: «Он стоит у вас как-то косо, как вы вообще на ней могли играть?» Третий обратил внимание на «неродной» верхний порожек, который Анатолий действительно вытачивал на фрезерном станке сам.
«Гриф косой? Порожек неродной? За половину цены? Да как бы ни так!», — возмутился Анатолий и отнёс свои гитары на завод, где проконсультировавшись со столярами, электронщиками и малярами и задержавшись после нескольких рабочих смен, привёл их в идеальный порядок. Покупатели остались довольны, но главное, что работу мастера оценили коллеги. В цех к Анатолию они стали приносить свои неисправные инструменты: «Шабашку тебе доставили. Сделаешь сыну моему?».
Когда в кладовой фрезерного участка уже негде было складировать ремонтируемые гитары, скрипки и разные мандолины, Анатолий стал брать работу на дом. Так в гараже дома и организовалась мастерская. А когда по заводу прошла очередная волна сокращения штатов,
