Чтобы разобраться в стиле правления Ивана IV, нужно отбросить мысль об обособленности политической деятельности от религии и права. Юридические процедуры опирались не на правовую норму как таковую, но на веру, то есть желание уловить и понять Божью волю. Как пишет Б. А. Успенский, между правом, верой и моралью не было четкой границы, то есть право не обладало особым статусом, считалось не сводом правил, основанных на консенсусе, но частью вселенского порядка, установленного Богом. То же соображение следует применить и к политике, которую вобрала в себя религия. Дениэл Роуленд показал, что летописи представляют советника монарха ветхозаветным пророком, апеллируя к предсказаниям, морали, религии – только не к политике. Современные историки и лингвисты силятся воссоздать религиозный и символический контекст, в котором самые эксцентричные, на первый взгляд, деяния царя получали бы рациональное объяснение. В своей блестящей работе – герменевтическом исследовании языка российского монарха и элит до XVIII века – А. Л. Юрганов рассмотрел весь комплекс отношений между царем и его подданными в рамках религиозного поля: претендуя на роль исполнителя воли Бога, царь требовал для себя безграничной власти для наказания грешников и установления истинного богопочитания, дабы спасти свою душу и души грешников, которых он обрекал на смерть. Подобный подход позволяет увидеть смысл в систематической замене знаков на противоположные; смысл, недоступный пониманию современного человека.
ИНВЕРСИЯ ЗНАКОВИван IV разработал целую стратегию переворачивания. В итоге граница между истинным и ложным стала трудноразличимой. Иван считал себя единственным, кому позволено так поступать, но, как и большинство других властителей, не подозревал, что лишится этой монополии: во многом благодаря ему «изнаночный» мир стал реальностью, в которой главную роль играл народ.
Трон. В 1575 году Иван разделил Московию на две части, оставив престол Симеону Бекбулатовичу, объявленному царем и великим князем. То, что Москва утвердилась в качестве главного русского княжества в ходе борьбы с татаро-монголами, не помешало первому московскому царю возвести на русский престол правнука Ахмата, хана Золотой орды, лишь за три года до этого перешедшего в православие. Симеон оставался на русском троне около года, и когда Иван решил возвратиться на царство, он сопроводил уход Симеона всеми возможными почестями, включая исключительное право на владение престижным Тверским княжеством.
Самодержавие. Интронизация Симеона является примером тройной инверсии нормы. Во времена татаро-монгольского ига ярлык на великое княжение московские князья получали от ордынского хана. Теперь же, напротив, русский властитель назначил великим князем татарина. Вспомним к тому же о послании ростовского архиепископа Вассиана Рыло, отправленном в 1480 году деду Ивана Грозного Ивану III, где обосновывается превосходство его, «христианского царя», над монгольским ханом, который не был поставлен Богом, но «самому называющуся царю». К Симеону Бекбулатовичу не только перешел по наследству титул монгольского «царя», он был ни больше ни меньше внуком хана, о котором говорил Вассиан Рыло. Впрочем, для Ивана IV тогда остро стоял вопрос об обосновании своего царского сана, и он пытался возвести его на обломках византийской и монгольской легитимности. И наконец, несмотря на ликвидацию последних уделов, Иван, вернувшись к власти, восстановил Тверское княжество, чтобы одарить им Симеона.
Террор. В 1565 году царь разделил страну на две половины: опричнину, находившуюся под его прямой властью, и земщину, подчинявшуюся боярам, которых назначал он сам. Было разделено и население: те, кому не посчастливилось войти в состав опричнины, должны были оставить свои земли и имущество и переместиться на территорию земщины. Даже Москву поделили на две части. С 1565‐го по 1572‐й, год запрета опричнины и отмены раздела, страна перенесла несколько волн жесточайшего террора, развязанного царем. В 1575 году Иван снова разделил Московию надвое, но та часть, которая оставалась под его властью, отныне стала называться двором, тогда как земщина была отдана в распоряжение царя Симеона Бекбулатовича. Восстановление опричнины под названием «двор» и возведение на престол Симеона являют собой два события, по сути составляющих одно целое: этим актом Иван связал насилие, олицетворяемое опричниной, с переворачиванием норм, воплотившемся в интронизации Симеона. Смысл того и другого явления можно понять лишь переместившись в плоскость религии, одержимой одной мыслью – мыслью о Страшном суде.
В монастыре, расположенном в Александровской слободе, царь и его опричники облачались в одежду монахов и называли друг друга братьями. Они носили черные монашеские одеяния и пасторские посохи, но при этом были вооружены. Царь служил игуменом, Малюта Скуратов, один из самых жестоких предводителей опричников, – пономарем; все соблюдали монастырский устав: часы, службы, запрет на хождения по кельям. Этот ритм время от времени прерывался на несколько часов, в течение которых лжемонахи во главе с Иваном IV мучили и казнили своих жертв, а также устраивали пиры, где, надев маски, предавались разгулу. Князь Михаил Репнин осмелился заметить, что ношение личин противоречит церковным правилам, и бросил на землю маску, которую царь велел ему надеть. Через несколько дней он был убит опричниками прямо у алтаря во время чтения Евангелия. Царь словно стремился предстать антиподом праведного слуги Господа, каким ему полагалось быть: он плясал, носил личину, наряжался монахом, проливал кровь в храме, называл свои уделы и своих подданных богомерзкими именами и придавал им богопротивный вид. Князь Курбский, бежавший в Польшу, писал, что Иван «самого Диявола волю исполнил избравши себе пространны Антихристов путь». Противники Ивана, а позднее – некоторые авторы, связанные с Церковью, обыгрывали значение слов, введенных в обиход царем, в первую очередь «опричнины», уподобляя слуг Ивана IV служителям дьявола. Попытка связать опричников с воителями сатаны (кромешниками) была не просто игрой слов, вдохновленной одинаковым значением их корней. Она возвещала о переворачивании норм царем, который сделал все, чтобы его действия невозможно было истолковать иначе. В начале XVII века дьяк Иван Тимофеев, описывая по заказу Церкви события последних десятилетий, писал, что Иван Грозный дал своим воинам «подобные тьме знаки ; всех своих воинов он во всем уподобил бесоподобным слугам». Изобретенное Иваном слово «опричник» транслировало тот же смысл, что и слово «инок» (ср.: опричь, иначе). С их помощью он намеревался очистить подданных и превратить их в мучеников за веру, открыв им, что они – избранный народ. Насилие было важным элементом движения к новому Иерусалиму, что не исключало других его аспектов: террор мог использоваться для экспроприации земель у бояр и монастырей, рационализации работы правительственного аппарата, ликвидации многих аристократических родов. Царь придумал разветвленную систему символов, призванную представить опричников в роли Божьего воинства, резко противопоставленного всему остальному грешному населению. Митрополит, возглавивший процессию, которая пришла молить Ивана Грозного о возвращении на трон, обратился к нему со словом «святитель», как принято было называть епископов, что фактически означало признание царя пастырем и высшим руководителем Церкви.
