Я ничего не знаю о прозорливости. Я не имею в виду мерзкую песню Стинга, только простое совпадение.
В детском отделе бродила женщина. Прикидывала разницу между Барни и «Плюшевым кроликом». Я кивнул ей, и она сказала:
Это «мистер» меня убивает. Я спросил:
— В воскресенье будет повторение.
— Я молилась, чтобы мы победили англичан. Вы думаете, это нехорошо?
— Против Керри я сам свечку поставлю.
Она взглянула мне в лицо. Это было не любопытство, а озабоченность. Она сказала:
— Вы бороду отрастили.
— Правильно.
— Вам идет.
* * *
Лондон
~ ~ ~
За шесть месяцев до своей поездки в Азию Томас Мертон записал в журнале:
«Я сознаю, что мне надо расстаться с прошлым — скопищем инерции, ошибок, глупости, гнили и мусора. Испытываю огромную потребность в ясности, в разумности или, скорее, в безрассудстве. Потребность вернуться к настоящему делу, к деяниям в нужном направлении. Потребность разделаться с великими сомнениями. Потребность увидеть свет в конце тоннеля».
Его убьет в середине путешествия подстроенная кем-то катастрофа с электричеством в Бангкоке.
Аура ушедших.
В Лондоне меня тянуло к пропащим. Моя аура непрерывного гниения служила маяком для бродяг, потерявших путь. Алкашей, наркоманов, бывших зеков, неудачников, потерянных ангелов. Идите ко мне все, кто потерял себя, и я найду для вас имя. Я особо возился с двумя людьми. Они находились на самой грани той группы, которую я описал.
Детектив сержант Киган был свиньей. Более того, он этим гордился. Он каким-то боком вел свое происхождение из Ирландии и предпочитал жить и работать в юго-восточном Лондоне, Брикстоне и Пекхэме. Он был громкоголосым и вульгарным, и его вот-вот должны были выгнать из полиции.
Я пил в кабачке на Рейлтон-роуд, страдая от похмелья и желания вмазать по кокаину. Посетители были в основном черные. И несколько белых, завернувших не за тот угол. Пили главным образом черный ром, с кокаином или без. Боб Марли разошелся не на шутку. Парень с дредами предложил продать мне «Ролекс». Я отказался:
— Мне плевать на время.
— Да ладно, мужик, подаришь своей бабе.
— Нет бабы.
Он откинул свои лохмы и запел «Нет бабы, нет слез».
Обожаю эту песню.
Ржание заглушило музыку и всколыхнуло дым. Я взглянул через плечо и увидел толстого мужчину, возвышающегося над группой людей. Его пиджак лежал на полу, брюхо уже разделалось с несколькими пуговицами на рубашке. Лицо красное, потное. Он рассказывал анекдот, сопровождая его непристойными жестами.
Я пробормотал:
— Красномордый.
Может, получилось громче, чем я собирался, потому что парень в дредах услышал и сказал:
— Ты не связывайся с этим мужиком, слышь?
Я уже выпил ту рюмку рома, которая лишила меня осторожности, поэтому спросил:
— Это почему?
— Так это Киган. От него одни пакости.
— По мне он жирная сволочь.
Парень с дредами взглянул мне в глаза и сказал:
— Не иначе как ты ирландец, мужик. — И поспешно ретировался.
Я жестом заказал еще выпивку. На мой вкус она была слишком сладкой, но проскальзывала в организм с легкостью складного вранья. Я снова взглянул на Кигана. Теперь он пел «Живу по соседству с Алисой». Я точно расслышал в тексте слово «минет», что можно считать достижением, хотя и бессмысленным. Я решил, что он одно из двух — со связями или полицейский. Не то чтобы одно исключало другое.
Я пытался восстановить в памяти слова из «Философского камня». Позднее, в моей поганенькой комнатенке, я попытаюсь вспомнить версию «Мадам Джордж» Марианны Фейтфул. Вот это песня так песня.
Кто-то толкнул меня плечом, расплескав мою рюмку. Я пробормотал:
— Какого черта…
Он услышал:
— Извини, приятель.
Я обернулся и уставился в лицо Кигана, который явно не чувствовал себя виноватым. По сути, его слова можно было перевести как: «А пошел ты на…» Он внимательно оглядел меня, что-то прикинул и сказал:
— Ты полицейский.
— Уже нет.
— Полицейский-ирландец. Это, как его, твою мать… «Гарда Чикини».
— Шокана.
— Ты о чем?
— Неправильно произнес, задом наперед.
На какой-то жуткий момент мне показалось, что он меня обнимет. Эта мысль светилась в его глазах, потом погасла, и он заметил:
— Люблю ирландцев, во всяком случае некоторых.
— Почему?
Он от души расхохотался. Посетители повернули головы, потом снова отвернулись. Все говорило о том, что он красномордое животное. Но за его смех можно было простить многое. Он смеялся утробно, и в его смехе чувствовалась боль. Он сказал:
— Я однажды ездил в отпуск в Голуэй, там были скачки, но мне так и не удалось увидеть хотя бы одну клятую лошадь.
— Я из Голуэя.
— Ты шутишь.
Никто никогда не врет по такому поводу. Либо ты оттуда, либо нет. Я мог покончить со всем одним махом, сказав: «Мы не любим англичан». Но, возможно, меня подкупил его смех, или на меня действовал ром, только я протянул руку и сказал:
— Джек Тейлор.
Он пожал мою руку:
— Киган.
— И все?
— Если не считать того, что я сержант сыскной полиции.
Он свистнул женщине, та послушно подошла. Никакое количество выпитого рома не заставило бы признать ее хорошенькой. Но от нее несло сексом, просто перло. Он положил руку ей на задницу и спросил:
— Как, ты сказала, тебя зовут, милочка?
— Рода.
— Рода, это Джек Тейлор, работает тут под прикрытием на ирландскую полицию.
Она широко улыбнулась. Ее ничем нельзя было удивить. Он снова шлепнул ее по заду и велел:
— Пойди попудри носик, дорогуша. Это мужской разговор.
Он проследил, как она отошла, и спросил:
— Ну как, Джек, желаешь на ней прокатиться?
~ ~ ~
Лондон предлагает вам почти все, о чем человек только может мечтать. Е. Б. Уайт так писал о Нью-Йорке: «Помимо прочего, он предлагает вам шанс на везение».
