— Седьмой, — поправил я любезно. — Всего нас восемь.
Хасанов недовольно кашлянул. Толстяк посмотрел на меня внимательнее.
— Храповицкий это нефтянка, что ли? — прищурившись, спросил он.
Хасанов не представил его мне в ответ, но я уже догадался, что передо мной был Ваня Ломовой. Несмотря на нездоровый цвет отечного лица, рыбьи глаза и некоторую рыхлость, в нем была злая, уголовная стать. И Хасанов его побаивался.
Толстыми пальцами Ваня отломил кусок курицы и сунул в рот.
— Слышь, — жуя, напирал Ломовой. — А это не вы там с Ильичом че-то мудрили по нашему азотному комбинату?
Он так и сказал, «нашему», хотя формально акций у нас было больше, следовательно, комбинат был скорее нашим, чем его. На самом же деле он не принадлежал ни нам, ни ему, а оставался в собственности Ильича.
— Ну, с тобой-то, похоже, ничего не намудришь, — ответил я хладнокровно. — Уж больно ты голодный.
Хасанов испуганно сверкнул глазами из-под очков. Бандиты, не привыкшие к такому тону, смотрели с тупым любопытством. Ломовой напрягся, но сдержался. Он дожевал курицу и потянулся за зеленью.
— Ну и где сейчас твой Ильич? — злорадно возразил он. — Гасится? В норе, блин, затаился, крыса вонючая! Недолго ему осталось! — Он все больше распалялся. — Не надо себя выше других ставить! — Он сплюнул на пол.
— Да черт с ним! — вмешался Хасанов, пытаясь увести разговор от неприятной темы. — Давайте еще выпьем!
— Погоди! — спохватился Ломовой. — Мы ж не пить приехали. Мы тебе подарок привезли. Дай-ка сюда!
Один из бандитов достал из кармана небольшую коробочку и передал Ване. Тот неловко открыл ее и протянул Хасанову. В коробочке лежало массивное золотое кольцо с бриллиантом.
— Красивая вещь, — пробормотал Хасанов, любуясь. — Спасибо.
Ломовой исподволь бросил на меня торжествующий взгляд, словно намекая на то, что Ильич никогда не сделал бы мне подобного подарка.
Хасанов тут же надел кольцо на безымянный палец. Оно было ему великовато. Я не стал спрашивать Ломового, с кого сняли кольцо, просто выразительно посмотрел на руку Хасанова и усмехнулся. Ломовой понял и рассвирепел.
— Порву этого ювелира! — вскипел он. — Сказали же, поменьше делай! Барыга тупорылый! Да ты не на тот палец-то напялил! — набросился он на Хасанова. — Ты на средний надень!
Хасанов принялся послушно переодевать кольцо.
— Пойду я, пожалуй, — сказал я. — Дела.
Ломовой отвернулся и промолчал. Наше короткое знакомство не обещало долгой дружбы. Хасанов выскочил за мной в приемную.
— Зря ты с ним так, — зашептал он мне. — Он — нормальный парень. В бизнес не суется, делает, о чем попросишь. С ним легко работать.
— У вас вообще много общего, — сдержанно ответил я. Он смутился и не стал спрашивать, чего именно.
— Ты приходи сегодня на банкет! — вместо этого пригласил он. — Там и поговорим. Ресторан «Урал», знаешь? Да любой тут покажет. В семь часов. Лады? Я прошу…
Я понимал, что он испытывал неловкость передо мной и не хотел, чтобы я рассказывал об увиденном Храповицкому. Мне стало его немного жаль. Я пообещал прийти.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Прямо от Хасанова я отправился к Бомбилину. Хотя я и отстаивал в кабинете Храповицкого связанный с Бомбилиным план и даже вынужденно гарантировал его успешность, на самом деле, все обстояло совсем не просто.
Проблема заключалась в характере Бомбилина. Он был яростным и неукротимым борцом за справедливость, готовым положить за нее жизнь. Свою, а лучше чужую. Мириться с тем, что мир устроен не по его, бомбилинским, представлениям, он не собирался. Легче было управлять стихией, чем таким человеком.
Когда-то он был одним из лучших сборщиков на автомобильном заводе, ударником труда, чья фотография красовалась на доске почета. Но существование праздной бюрократии, пользующейся партийными привилегиями, в виде квартир, дач и машин, которых он, честный труженик, был лишен, сводило его с ума. Веря, что демократия положит конец неравенству, Бомбилин стал застрельщиком всех первых стихийных митингов в городе. И громче других обличал с трибуны прогнивший режим.
Однако когда советская власть сменилась народной, а новая аристократия, состоявшая из чиновников, бандитов и коммерсантов зажила так, что бывшие партийные бонзы стали казаться аскетами, Бомбилина постигло страшное разочарование.
Он начал пить, отрекся от своих прежних идеалов и даже ушел из семьи. Со свойственной ему нетерпимостью, Бомбилин теперь вступил в неравную схватку с заводской администрацией, разворовывавшей его родной завод. В этой войне он был разбит наголову.
Я познакомился с ним, когда занимался журналистикой. Время от времени он, уже уволенный, но еще не сломленный, приносил в редакции моих газет разоблачительные статьи про грабеж на заводе. В статьях было больше брани, чем фактов, и печатали мы их редко. Обычно он не предупреждал о своих появлениях, часто являлся нетрезвый, дожидался меня в приемной, а потом сумбурно и страстно убеждал остановить разбой в стране. Остановить разбой я не сумел. И Бомбилин куда-то пропал.
Когда я нашел его перед выборами, он работал сторожем на стоянке, едва сводил концы с концами и выглядел жалко. Неряшливый и похмельный, он начал наш разговор с того, что попытался занять у меня пару сотен.
Неделя мне понадобилась, чтобы с помощью врачей вывести его из запоя и вернуть в чувства. И еще неделя на то, чтобы уговорить выдвинуть свою кандидатуру в мэры города. Хотя поначалу эта идея его пугала, надо отдать ему должное, обороты он набрал быстро. Его имя замелькало в газетах и зазвучало в разговорах обывателей.
Но, загоревшись, он запылал неугасимо. Вскоре, к моему нарастающему беспокойству, я обнаружил, что выборы для него являются своеобразной формой запоя, не имеющего ничего общего с реальностью. Он срывал встречи, злился на то, что я даю ему мало денег, а любые советы и вовсе воспринимал в штыки.
Вывести его на третье место было фантастической задачей, требовавшей изощренной изобретательности. Но что с ним делать потом, как заставить поддержать одного из победителей, я, признаться, вообще не представлял.
2
Штаб Бомбилина из экономии располагался в подвале обычного пятиэтажного дома на окраине города. Партизанские методы Бомбилин и его сторонники предпочитали всем остальным, поэтому старались окружить свою деятельность атмосферой повышенной секретности, понимаемой, впрочем, довольно своеобразно.
У входа в подвал на деревянном колченогом стуле сидел сухонький пенсионер-вахтер в очках и читал газету. Я приблизился в сопровождении Гоши.
— К кому?! — требовательно осведомился у меня вахтер дребезжащим голосом.
