— Костя, он в спецназе служил, — сбиваясь и путаясь в словах, частил Собакин. — В Чечне. Он Хасанова ненавидел. Он думал, что у него самого с Ириной что-то получится… Она ему нравилась! Косте. Хасанов ему мешал! Костя… Он ко мне пришел и рассказал, что у Хасанова с моей женой… Хасанов же меня кинул, вы знаете! И еще с женой… Что мне было делать? Что?! А Косте деньги были очень нужны… У него долги были. К нему приезжали люди. Двадцать тысяч — это для него огромные деньги! Он таких не видел! Он сказал, что все устроит сам. Он же профессионал. Я ничего не знал. Где и когда. Я ведь даже не заказывал, чтоб убили. Я просто денег дал. Как взаймы! — Он прервался, облизнул белые, засохшие губы и вновь вытер мокрое лицо, по которому непрерывно струился пот.
— Дальше, — сказал Ильич.
— А потом она меня хотела убить! Она охотилась за мной! Устроила покушение! Убили моего водителя. Меня ранили в бок! Вот здесь. Он рванул на груди рубашку, и мы увидели под ней больничный бандаж.
— И ты, козел, выломился в мусорню! — брезгливо усмехнулся Бык. — Кинул на нее заяву!
— Я боялся! — оправдывался Собакин. — У меня ребенок! Водителя же убили! Меня бы тоже убили! Она же не остановилась бы! Она же была сумасшедшая! А потом мне опять позвонил Костя…
— Врешь! — не выдержал я.
Бык посмотрел на меня с укором.
— Я не помню, кто кому позвонил, я, правда, не помню, — забормотал Собакин. — Костя был злой на нее. Он ее ненавидел! Я же ни при чем. Я не убивал! —У него на глазах появились слезы.
— Он тебя сдаст! — уверенно заявил Ильич.
— Кто сдаст? — ахнул Собакин. — Костя? Почему он сдаст? Зачем ему меня сдавать! Я же ни при чем!
— Его завтра же возьмут! — жестко сказал Бык. — Трясти всегда с охраны начинают. Это вы, лохи, думаете, что самые хитрозадые. Этому Косте один раз с рук сошло, а тут не получится. Тут все понятно. А как разок прессанут в хате, он тебя сольет. А может, тебя сначала закроют. Тогда ты его сольешь.
Собакин был близок к обмороку. Он стоял, не двигаясь, часто дыша открытым ртом. Мысль о том, что он сам может оказаться в камере, парализовала его.
— Где сейчас Костя?! — деловито спросил Ильич.
— Я не знаю. Дома, наверное. Он уехать хотел… Ильич молча посмотрел на Быка, и тот глазами показал, что понял.
Некоторое время Ильич размышлял.
— Значит, так, — решил он наконец. — Оставишь себе квартиру и машину. Остальное отдашь! Ты с него получать будешь? — Ильич повернулся ко мне.
Я молча покачал головой.
— Отдашь нам, — заключил Ильич. — Бык к тебе завтра пришлет людей. Ты понял?
— А как я буду жить? — пролепетал Собакин. — На что?
— Ты жить будешь, — недобро усмехнулся Ильич. — Это уже много!
— А почему машину-то оставить? — возмутился Бык. — Машина тоже пригодится!
Ильич бросил на него выразительный взгляд. Тот вздохнул и неодобрительно покачал головой.
— Да ладно, — буркнул Бык. — Не больно-то я и хотел!
Ильич поднялся и шагнул к двери.
— И это все?! — вдруг услышал я свой звенящий от ярости голос.
Ильич повернулся ко мне и некоторое время смотрел на меня оценивающе.
— Мало? — прямо спросил он. — Убить его хочешь? — Он криво улыбнулся. — Ладно! Убей.
— Не надо! — взвизгнул Собакин. — Не надо!
Не обращая на него никакого внимания, Бык с готовностью протянул мне пистолет, как будто угощал сигаретой. Я взял пистолет, перевел взгляд на дрожавшего у стены потного Собакина и подумал, что его кровь мне сейчас придется отмывать. Меня это не пугало.
И вдруг почему-то именно от этого меня замутило. Не оттого, что я собирался его убить, а оттого, что это меня совсем не пугает. Мне хотелось всадить в него пулю. В лоб. В грудь. В сердце.
— Нет! — хрипло произнес я, из остатков своей воли и разума. —Я не буду! Мне нельзя!
Бык разочарованно хмыкнул.
— Ну, вот вам нате! — вздыхая, пробормотал он. — Опять облом! Вечно на мне очередь заканчивается.
— Поэтому не ездий на «стрелки», — серьезно проговорил Ильич, повторяя сказанную однажды в машине фразу. И вышел.
3
Уже у себя дома, поздно ночью, раздеваясь, я нашел в кармане какую-то бумажку. Я развернул ее. Сверху на вырванном из маленького блокнота листке было написано неровным детским почерком: «Расписка». И дальше: «Я, Ирина Хасанова, обещаю поправиться на десять килограммов. И каждый день мыть тебе полы. Только не бросай меня, пожалуйста. Я тебя люблю. Очень сильно. Клянусь». Внизу стояло число и размашистая подпись.
Дикая боль прорезала меня от виска до груди. Я конвульсивно скомкал бумажку в руке и швырнул на пол.
— Я же говорил тебе! — выкрикнул я в бешенстве и бессилии. —Я же говорил, что у меня есть домработница!
И я, кажется, заплакал.
