глазеть по сторонам. Мимо него проходили люди, в большей своей массе — незнакомые. Но встречались и известные ему личности, как одного — так называемого «красного» лагеря, так и другого — «белого». Все они вежливо здоровались и друг друга бить и убивать не торопились. Спорт в чистом виде не выражал политических пристрастий, поэтому был интересен и тем, и другим. Болей себе на здоровье, и верь, что победит сильнейший.
Старт был массовым, вот финиш таковым уже не был. Пааво бежал равномерным механическим шагом, под который не мог подстроиться ни один из спортсменов. Он умчался от ближайшего преследователя, как лось по чистому полю от волков. Сомнений в том, кто победит, не возникало, кое-кто с папиросками даже принялись биться об заклад: «на сколько минут и секунд он оторвется от второго места».
Бегуны бежали несколько кругов вдоль парка, общая дистанция выходила порядка десяти с лишним километров. Народ подбадривал криками и аплодисментами каждого легкоатлета, даже последнего. Последний от этого как-то воодушевился, догнал прочих спортсменов — и последних сделалось много.
Ну, а первого подгоняли радостными криками: «Пааво! Пааво!» Нурми чесал, как ошпаренный, временами поглядывая на секундомер, зажатый в правой руке. Лицо его оставалось бесстрастным, ноги мелькали, как колесные кулисы у поезда.
Перед финишем он еще добавил, поэтому успел переодеться, пока прибежал второй призер. Тойво не преминул воспользоваться паузой, пока добежали прочие участники, и подошел с поздравлением в победе.
— Ага, спасибо, — ответил Нурми и заговорщицки подмигнул. — Я должен тебе кое-что сказать.
— Ага, спасибо, — согласился Антикайнен и тоже подмигнул. — Подожду.
Ждать пришлось до конца награждения. Какие-то дядьки вручили Пааво венок на шею, долго трясли его руку, потом то же самое проделали с другими призерами, а потом народ потихоньку начал рассасываться. Кто — по своим революционным делам, кто — просто по делам, кто — лакать пиво.
— Ну? — нетерпеливо вопросил Тойво, изрядно уже продрогший.
— Баранки гну, — ответил Пааво. — Сейчас я тебе нарисую план в лучшем виде.
Он снял с себя венок, повесил его на шею Антикайнена, откуда-то из воздуха достал листок бумаги и химический карандаш.
— Гарри Гудини? — хмыкнул Тойво.
— Лучший бегун современности Пааво Нурми под руководством лучшего фокусника всех времен и народов Гарри Гудини, — нравоучительным тоном заметил бегун и начал рисовать. — Вот сарай у оврага, вот одинокостоящая осина, а вот выступающий корень.
— В земле? — догадался Антикайнен.
— Нет, не в земле, — возразил Пааво.
— В дупле? — снова попытался угадать Тойво.
— Почему — в дупле? — укоризненно посмотрел на него Нурми.
— Ну, овраг, дерево, корень — поэтому либо в земле, либо в дупле. Не на ветках же, право слово! Так где?
— В Караганде. Вот дом, в нем подвал, в подвале ящик. У хозяев спросишь — они покажут. Ящик на твою фамилию, так что отдадут только тебе. Это мои родственники, на них можно положиться, как на меня. Вот и все. А то придумывать начал: «дуб, сундук в цепях, заяц в сундуке, утка в зайце». Все понятно?
Тойво изобразил на лице неопределенную гримасу:
— Дом-то где?
— Поселок Кимасозеро, не очень далеко от Каяни, но в сторону Кеми, к Белому морю.
Антикайнен почесал в затылке:
— А чего же не на Северном полюсе?
Пааво, видимо, почувствовал некоторую неловкость, поэтому не очень уверенно протянул:
— Ну, ты попросил спрятать, я спрятал. Чем дальше от Турку — тем надежнее. Ты уж извини, если что не так.
В самом деле: дело-то житейское, съездить — и забрать. Время не горит.
— Спасибо, Пааво! — он пожал ему руку и поднялся со своей скамьи. — Все нормально, все правильно. Давай, может, пересечемся еще. Еще раз поздравляю с победой. Желаю в дальнейшем только выигрывать.
Нурми несколько раз сказал «спасибо», разулыбался, легко избавляясь от тревоги, что сделал что-то не так.
— Погоди! — окликнул он Тойво, когда тот развернулся и пошел прочь. — Венок отдай!
3. Революция, ты научила нас видеть несправедливость добра
То, что Антикайнен на два месяца вышел из всякой политической деятельности, никак не сказалось ни на деятельности, как таковой, ни на нем самом. То, что он числился секретарем исполнительного комитета рабочих, кем его избрали в ноябре 1917 года, никого не волновало. Вон, Куусинен, тоже был шишкой на ровном месте, а где товарищ Куусинен? Ну, явно не в Караганде.
Кто-то другой, кто-то незнакомый, кто-то увлеченный подписывал распоряжения вместо Тойво, да и вместо Отто также. Считалось, что Тойво на больничном, а его старший товарищ на берегах Саймы поправляет свое здоровье, беседуя с отдыхающим там же «пролетарским буревестником» Максимом Горьким. Ни Антикайнен, ни Куусинен в сложившейся революционной обстановке нужны не были. Впрочем, как и Таннер и Свинхувуд с другой стороны.
Конечно, в случае с удачным развитием рабоче-крестьянской финской революции, обратно включиться в руководящую работу получилось бы не вдруг, но Тойво интуитивно забил на все смутные перспективы, а Куусинен, как стратег, вероятно, все уже просчитал.
Революция, тем более рабоче-крестьянская, обречена на поражение, если нет денежных вливаний в нее из-за бугра. Рабочие дальше своего носа ни хрена не видят, а крестьяне руководствуются одной лишь жадностью — какие они, к чертям собачьим, революционеры? В России же кто только не был задействован в Октябрьском перевороте: Германия — конечно же, Америка — как же без нее, Великобритания — по определению, всякие там Чехии, Польши и Японии.
В Финляндии так не получилось. Шведы, было, сунулись, в надежде умыкнуть Аландские острова, но их послали подальше, как белые, так и красные. Германия обещала прислать войска, но не было у нее свободной от войны армии. Считается, конечно, что Маннергейм, или Маннер, патриотически воодушевились и немцев в Суоми решительно решили не пускать. А если бы не решили, либо решили, но не решительно? Неужели Германия бросила бы все свои стратегические наступательные инициативы по всем фронтам, села бы на корабли и приехала к финским берегам? Здравствуйте, девочки. Точнее, terve, lapset (здравствуйте, дети, в переводе), а вот и мы!
Сталин, конечно, обещал помощь, а Ленин пощурился: сами о нашей поддержке знаете. Но некогда им было — вон, даже Польшу бросили, несмотря на все потуги Тухачевского.
Так что рабочие Финляндии очень быстро вернулись к своей рабочей дисциплине, а крестьян дальше своих усадеб и раньше было не выгнать. Красногвардейцы радостно и массово дезертировали в родные воронежские земли, либо сибирские вольницы. Матросы, конечно, разухарившись в своих
