Быстро надвигаются сумерки. В комнате чуть белеет застланная белым одеялом кровать, и смутно отсвечивает на стене зеркало.
Девочки зашторивают окна и зажигают свет. Лидина мама на работе, соседи — тоже. Квартира кажется пустой и тихой. Лида и Нюра сидят рядышком в большом папином кресле и перечитывают письмо тёти Ани, воспитательницы детского дома, где жила Валя:
«…Спасибо вам, девочки, за хорошее письмо. Много в детском доме дорогих мне детей, но сколько бы ни было детей у матери, никогда один не заменит другого. Тяжело мне без Вали. Как только можно будет, поеду в Макаровку, посмотрю, где она жила, посижу на вашей полянке. Пишите мне чаще. Всё, что вспомните о Вале… Говорила ли обо мне моя дорогая девочка, вспоминала ли свою тётю Аню?..»
— Говорила… всегда говорила… Помнишь, Нюра?
Перед девочками встаёт лесная поляна. Яркое солнце заливает широкий пень. Золотыми тонкими ниточками разлетаются пушистые волосы Вали, на губах её — светлая улыбка.
«…Тётя Аня всегда знала, что кому хочется. И как это она всегда знала?» — удивлённо сказала тогда Валя.
Воспоминания обрываются слезами.
Лида крепко обнимает за шею Нюру.
— Валя не хотела бы, чтобы мы столько плакали, — говорит она, сморкаясь в мокрый платок.
— Я никогда не забываю её, что бы ни делала, что бы ни говорила… — тихо отвечает Нюра.
Лида достаёт конверт и бумагу. Девочки пишут письмо в детский дом:
«Мы всё плачем, тётя Анечка. Нам так тяжело. И вы нам как родная, потому что вы тоже любили Валю. Вы были для неё самой дорогой, она всегда вспоминала вас».
Лида задумывается.
— Почему мальчики никогда не напишут тёте Ане? Они как будто совсем забыли Валю, — грустно говорит она. — Я даже обижаюсь на них за это.
— Мальчики — совсем другие люди, — мягко оправдывает товарищей Нюра. — Они хорошие, только скрытные. При них если вспомнишь что-нибудь и заплачешь, то сразу они надуются и замолчат, а нам поговорить хочется. Вот и тётю Ульяну они редко вспоминают, и Марусю, и Павлика. А ведь мы у них жили, как в своей семье. Тётя Ульяна была смелая и добрая, жалела нас. Маруся тоже как родная. А без Павлика как скучно! Помнишь, в лесу мы его закутали в одеяло и все по очереди на руки брали, чтобы он спал?.. Ну, да что вспоминать! Пиши, Лида!
Девочки снова принимаются за письмо:
«Миленькая тётя Анечка, мы так хорошо жили раньше, а война всё у нас отняла. И нашу Валю… Мы так мечтали вместе о школе…»
Быстрая слезинка сбегает по Лидиной щеке и капает на листок. Лида поспешно стирает кончиком платка мокрое пятнышко.
— Не пиши тут, а то чернила расползутся, — серьёзно предупреждает её Нюра. — И вообще не надо больше про Валю. Давай про других детей что-нибудь напишем.
Девочки долго сидят над письмом.
— Нехорошо всё-таки, что мальчики ей ни разу не написали. Всё у них какие-то другие дела находятся… — говорит Лида. — Как ты думаешь, плачут они, когда вспоминают всё, что было на Украине?
— Плачут наверно, только так, чтобы никто не видел, — вздыхает Нюра. — Они ведь тоже всех любили, только они мужчины…
— Да, мужчины! — живо подхватывает Лида. — А помнишь, как они пришли на поляну в первый раз к нам? Чёрные, худые… И такие испуганные стояли, даже ничего не говорили сначала. Как маленькие… Мне их потом так жалко стало!
Нюра обхватила руками коленки и грустно задумалась. Потом лицо её посветлело.
— А помнишь, как мы прощались с тётей Ульяной? И с Павликом? Павлик меня за шею так крепко-крепко обнял — испугался, что мы уходим… — Голос у Нюры задрожал.
— А Маруся не плакала, — вспомнила Лида. — Она крепкая… Она только сказала: «Побьём Гитлера — назад приходите, будем одной семьёй жить».
— Вот если б кто-нибудь подарки наши им передал!
Нюра вытащила из-под кровати заветный ящичек. Там были сложены все сокровища девочек, приготовленные для посылки в Макаровку: тёплая шапка с ушами и блестящий новенький паровозик для Павлика; лента и общая тетрадь для Маруси; леденцы и книжки с картинками для других ребят; тёплый платок Лидиной мамы для Миронихи. В ящике было ещё много места.
— Вот мне твоя мама разные тряпочки дала — может, носовых платочков Павлику нашить? Он их всегда терял. Прямо не знаю, что с ним делать, такой рассеянный мальчик! — озабоченно сказала Нюра.
— Надо ему сумочку сшить через плечо. Вот из этого! — Лида вытащила из кучи тряпок кусок зелёного сукна.
Девочки разворошили по всей кровати разноцветные тряпочки.
— Это можно Марусе на воротничок, а это — Фене… Смотри, хорошо?
Примеряли, советовались, решали.
— Всё пригодится. У них там сейчас ничего нет. Помнишь, как мы Павлику тюбетейку шили?
Снова начались воспоминания.
Глава 8
ДОРОГИЕ ВЕСТИ
Саша получил письмо от матери. Когда из конверта выпала карточка и Саша увидел свою мать с Витюшкой на руках и всех своих мал мала меньше, слёзы градом брызнули из его глаз.
Ребята испугались:
— Что там, Саша? Что случилось?
— Ничего… ничего не случилось… Вот они… все тут… с мамой… — всхлипывал Саша и, стесняясь своих слёз, оправдывался: — Вы не думайте, что я кисляй какой-нибудь или шляпа… я просто от радости…
— Ну что ты, Саша! Мы не думаем, мы знаем, — заверили его товарищи. — Это ведь твои родные.
— Ясно. Плачь себе сколько хочешь, кто тебе мешает, — добродушно разрешил Мазин и тут же, взглянув на карточку, серьёзно добавил: — Я бы сам заплакал, если б у меня их столько было!
Сашина мама писала, что они надеются скоро вернуться домой, благодарила тётю Дуню и Васька за гостеприимство, оказанное её сыну.
Тётя Дуня была тронута и велела Саше написать родителям, что она его за чужого не считает и во всём ставит наравне с Васьком.
Карточка переходила из рук в руки, товарищи подробно разбирали, кто на кого похож, какого характера и как кого надо воспитывать.
— Девчонок — уговорами, а мальчикам и шлепка иногда давать.
— Я буду, буду!.. Только не больно, а так себе, — радостно соглашался Саша.
После письма матери Булгакова на школу со
