В. Осеева
ВАСЁК ТРУБАЧЁВ И ЕГО ТОВАРИЩИ
Книга третья
Глава 1
РОДНЫЕ МЕСТА
— Нюра! Нюра! Это улица Чехова! Вот здесь мы шли в поход!
— А вот магазин школьных принадлежностей! Моя мама мне тут тетрадки покупала…
— Бежим! Бежим!
— Сева! Давай руку!
Нюра, Лида и Сева Малютин бегут по улице родного города. Всё оставшееся позади кажется им страшным сном.
— Мы дома, дома! — взволнованно повторяет Нюра. Каждый знакомый переулок вызывает в ней бурную радость, каждый камешек кажется родным.
— Это же всё наше, наше!
— Мамочка… мамулечка… мама моя! — прижимая к сердцу руки, повторяет Лида, спотыкаясь от волнения.
Сева бежит рядом с девочками. Он не может говорить, он счастлив, что снова видит свой родной город, и встревожен переменами в нём: опустевшие улицы, крест-накрест наклеенные на окнах белые полоски, большие чёрные надписи на подвалах домов — «Бомбоубежище». Значит, и здесь эта страшная война! Она пришла и сюда, в их маленький мирный городок, где всё ещё полно тёплых воспоминаний, где весной на школьном дворе, весело толкаясь, мальчики и девочки собирались на экскурсии, где в зимние каникулы выезжала за город шумная ватага лыжников. В то счастливое время каждый раз под Новый год по заснеженным улицам медленно шествовал к школе румяный дед Мороз с целым мешком подарков за спиной, а на улицах сновали весёлые, торопливые люди, в окнах светились ёлочные огоньки, и за каждым окном был праздник.
Сева напряжённо вглядывается в заколоченные дома, видит около магазина длинную очередь стариков и женщин. Зачем они там стоят? Разве магазин ещё закрыт? Какие усталые лица у этих женщин…
Сева думает о своей матери. Сердце его сильно бьётся, и радостная улыбка снова появляется на губах. Может быть, сейчас мама что-то чертит за большим столом. Сева видит склонённую голову матери, чуть-чуть растрепавшиеся мягкие волосы. «Мама, ты ещё ничего не знаешь, а я уже здесь!»
Люди удивлённо глядят вслед бегущим по улице ребятам. У всех троих толстые байковые кофты, похожие на медвежьи шкурки, и радостные, счастливые лица. Люди так соскучились по счастливым лицам ребят…
…Вот сквер! Вот переулок! Колонка! Здесь, за калиткой, уже виден дом Пети Русакова. И маленький флигель, где живёт Мазин.
Девочки замедляют шаг, с трудом переводят Дух:
— Зайти? Сказать, что они уже едут?
— Нет, нет! Это потом! Раньше домой! К нашим мамам!
Они пробегают ещё одну улицу.
Школа! Вот она, красная крыша родной школы!
— Школочка, миленькая! Что там сейчас? Идут ли уроки? Может быть, все учителя ушли на фронт, а учительницы с маленькими детьми уехали. Ведь все матери увозили своих детей! С кем же занимаются ребята? А может, ребята тоже уехали?.. И где теперь Сергей Николаевич? Скорей бы узнать, пишет ли он!
Может, на одну минутку заглянуть в школу? Нет! Нет! Это потом… Сейчас к родителям!
Ещё и ещё переулки, улицы… Здесь знаком каждый столбик, каждый двор… И вот уже…
Все трое останавливаются перед зелёной калиткой.
— Мой дом! — задыхаясь, говорит Сева.
Девочки распахивают калитку настежь:
— Беги же, беги, Сева!
— А вы… как же? — неуверенно спрашивает мальчик. — Одни?..
Лида тянет его за рукав к калитке.
— Может, пойти с тобой, Сева? Может, нам с Нюрой пойти? — спрашивает она, оглядываясь то на Севино крыльцо, то на длинную улицу, где стоит её дом и где ждёт её мама.
— Нет, нет, идите… я один… Идите скорее!
— Мы здесь… мы недалеко, — бормочет Нюра.
Девочки оставляют его и, часто оглядываясь, бегут дальше. Даже здесь, в родном городе, им страшно расставаться. Сева машет рукой, бежит к крыльцу.
Дверь открыта, но в квартире пусто. В общей кухне не слышно гуденья примусов. У соседей висит замок. Сева медленно открывает дверь в свою комнату. Сквозь занавешенные окна чуть-чуть пробивается свет. Мамина кровать смята, на столе лежат луковица и кусок хлеба… Чьи-то грязные, запачканные глиной башмаки попадаются под ноги… В углу, на письменном столе, сложены Севины учебники… Сева оглядывается, ищет записку. Уходя; мама часто оставляла ему записки…
На улице грохочет грузовик; какая-то женщина в грубой солдатской стёганке прыгает с машины и идёт к крыльцу. Сева выглядывает из своей комнаты в коридор:
— Не знаете ли вы, где моя мама?
Женщина останавливается на пороге, сдёргивает с головы платок:
— Сева!.. Боже мой… Сева!..
Сева утыкается лицом в солдатскую стёганку:
— Мама! Я пришёл…
* * *
Лидина мама на работе. Девочка бежит к ней в незнакомое учреждение, долго стоит под воротами и просит дежурного пустить её к маме. Дежурный звонит по телефону.
Лида тянется к трубке, подпрыгивает.
— Это я, мамочка, золотая, родненькая!.. — кричит она.
Разговор обрывается. Дежурный гладит Лиду по голове:
— Бежит твоя мама, бежит…
Одна, другая секунда кажутся девочке вечностью. Потом дощатая дверь в конце коридора широко распахивается, и Лидина мама, живая, настоящая мама, бросается к своей дочке. Она ощупывает её голову, плечи, целует в глаза, в щёки, смеётся и плачет, плачет и смеётся…
— Когда же? Откуда?.. Все вы приехали? С Митей?
Лида ловит мамины руки, обнимает её, заглядывает ей в глаза.
— Нет, мы просто… мамочка, там такая война… мы одни… на самолёте… — беспорядочно рассказывает она между поцелуями. — Нас три дня держали в Москве, хотели куда-то эвакуировать. Мы еле-еле упросили, просто плакали… Мамочка, родненькая!..
А на другой улице перед забитой наглухо дверью стоит Нюра Синицына.
— Уехали… уехали… — растерянно повторяет она.
Тихо обходит пустой дворик и, прислонившись головой к забору, смотрит на улицу:
— Уехали…
Сева Малютин вместе со своей мамой бежит по мостовой. Сева перебегает на тротуар, толкает плечом калитку, хватает Нюру за руку:
— Вот она, мама! Вот она!
Севина мама гладит девочку по голове, обнимает её за плечи:
— Нюрочка! Твой папа должен был уехать, его командировали в Уфу. Он очень боялся оставить твою маму одну, а мама плакала и не хотела уезжать, она всё ждала тебя. Мы с Лидиной мамой заходили к ней перед отъездом и обещали, что ты поживёшь пока у нас. Пойдём к нам, Нюрочка, ведь вы с Севой товарищи.
Нюра соглашается, вытирая слёзы. На улице