Он снова сделал три удара и начал встречать следующего. Я же на четвереньках прошёл к спансонной двери и трижды ударил в неё. Дверь открылась и оттуда рука Дональда передала мне винтовки, револьвер и пулемёт. Мы решили забрать и его, чтобы он не достался врагу. Также мы забрали некоторые медикаменты, а именно спирт в запечатанных ампулах и стерильные герметичные бинты. Мы распределили это снаряжение. Мне отдали пулемёт, револьвер, две банки спирта и один моток бинта.
Когда вылезли все танкисты, мы отправились в сторону наших позиций. Ползти нужно было около пятисот метров. Идти в рост было верным самоубийством: работали снайперы, да и чудовищная плотность огня не оставляла в воздухе свободного от пуль пространства. На пути постоянно встречались воронки с водой, некоторые приходилось переплывать. Каждый метр давался всё тяжелее и тяжелее. Рассудок начинал мутнеть. Одолевал кашель. Мы решили переночевать, ибо силы окончательно оставили нас.
Утром мы продолжили путь. Продвижение шло стабильно, но вдруг раздался оглушительный хлопок. Мы метнулись в разные стороны. Второй, третий. Над головой засвистели трассеры. Стало понятно, враг понял, где мы. Скорее всего, они приняли нас за штурмовую группу или разведчиков, поэтому проявляли такую ожесточённость. Оставаться на месте было нельзя, так как артиллерия меня рано или поздно достанет. Найти товарищей также не представлялось возможным. Выбора не было, я побежал в неизвестном направлении. Снаряды гремели рядом, я то и дело спотыкался, падая в грязь. В один из таких моментов я выронил пулемёт в болото. Достать его было невозможно.
Через пару десятков метров я окончательно обессилил. Пришлось спрятаться в воронке от взрыва. Я откинулся на спину, расставил руки. Вдруг, я почувствовал что-то тёплое и влажное. В ужасе я обернулся и увидел раненого немецкого солдата. На ноге в районе икры виднелась сквозная колотая рана. Я сразу вспомнил, кто это. Именно этот немец хотел убить Дональда в рукопашной схватке. Я вскочил и выхватил револьвер. Моментально раздалась стрельба, и я прильнул к противоположному склону воронки. Револьвер был нацелен, я взвёл курок. В голове промелькнул сон, рукопашный бой. Я снова стоял как победитель перед безоружным раненым врагом. Рана вновь была нелетальна. Однако если не оказать помощь, он умрёт. Оглядевшись, я заметил несколько тел рядом. Все они имели осколочные повреждения. Скорее всего, эти люди пытались эвакуировать раненого товарища, но их настиг снаряд, не то британский, не то немецкий.
Я не знал, что делать, как вспомнил о двух баночках спирта и мотке стерильного бинта, взятых из танка. Проверив карман, выяснилось, что одна из ампул разбилась, а вот вторая была невредима и герметична. С бинтом тоже было все в порядке. Я подошёл к немцу, не убирая револьвер. Сняв то, что осталось от старого бинта, промыл рану спиртом и наложил новый.
Немец был удивлён таким поведением. Скорее всего, он ждал смерти, были видны первые признаки лихорадки. И наверняка он не ожидал помощи от британца, направившего на него револьвер. Теперь нужно было как-то его эвакуировать. Тащить к позициям мне не хватит сил. Я начал осматривать тела других бойцов и нашёл сигнальный пистолет. Ракета выглядела целой. Я выстрелил в воздух, выдав сразу обеим сторонам своё местоположение. Дальше оставаться здесь было нельзя. Скорее всего сюда уже идут немцы или британцы, а может, наводятся их орудия. Поэтому я побежал к британским окопам, не разгибаясь в полный рост.
Внезапно, я обратил внимание на пейзаж. Он настолько поразил меня, что я остановил движение и расположился в каком-то углублении ландшафта. Светало. Облака, некогда мрачные и свинцовые, сулившие нам слякоть и холод, стали яркими розовыми и какими-то мирными и доброжелательными. Солнце плавно и величественно всходило над изрезанным пейзажем нейтральной полосы. Несмотря на кровь, смешанную с грязью на этих полях, на тела вчерашних врагов, ставших соседями друг для друга на всю оставшуюся вечность, на жестокость и беспощадность, происходившую здесь, оно было чистым, добрым и незапятнанным, дарившим мне тепло и доброту. Эта звезда показалась мне символом возрождения, символом реабилитации и оживления души человеческой, прошедшей через преступную безжалостность, и от того считаемой мной умерщвлённой и разрушенной за эти месяцы и годы. Эта душа ещё была способна жить, любить и чувствовать.
Но нужно было продолжить путь. Через пару минут движения я снова выдохся. Искать своих товарищей-танкистов было бессмысленно. Вокруг меня простирались гектары грязи и болот, изрезанных долгими боями и огнём артиллерии. Поэтому я продолжил движение к позициям, которые уже были отчётливо различимы.
Силы покидали меня, одежда была пропитана грязью и кровью. Я потерял револьвер. Точнее, я был не в силах дальше его нести, поэтому выкинул в воронку с водой. Такая же участь постигла и другие элементы снаряжения, которые хоть сколько-нибудь весили.
Когда до наших позиций оставалось 30–40 метров, я окончательно обессилел. Мне ничего не оставалось, как позвать на помощь. Я крикнул изо всех сил и стал ждать, лёжа на спине. Голоса, звуки, воспоминая, поплыли у меня в голове. Я в очередной раз простился с жизнью.
9.
Вдруг кто-то схватил меня за китель и рывками потащил в сторону британских позиций. Потом я почувствовал перепад высоты, означавший, что я уже в окопе. Меня взяли за подмышки и за ноги и понесли, через пару десятков метров переложили на носилки. Снова понесли. Ещё через 4–5 минут я уже был в грузовике.
Меня доставили в госпиталь через час. Там я сразу уснул. Проснулся я только на следующий день. Помещение было сухое и чистое, с хорошим ремонтом. В палате были ещё пара коек, но они пустовали. Вскоре пришёл доктор. Мне диагностировали воспаление лёгких. Первым делом я спросил, как дела у других танкистов, живы ли они. Оказалось, они были разбросаны по госпиталю. Но медсестры помогли навестить каждого. Все были рады меня видеть. Каждый думал, что товарищи уже мертвы, и что он остался один. Но как же хорошо, что мы ошибались! По итогу, мы потеряли лишь одного человека. Конечно, все были так или иначе травмированы, но эти потери были ничтожны в подобной ситуации.
10.
В госпитале наши пути разошлись. Я отправился домой, женился. Реабилитация составляла два года, и к моему полному выздоровлению уже закончилась война. О судьбах других танкистов мне не известно. Знаю только, что капитан Дональд Ричардсон успел повоевать в Первой мировой войне на танке «Фрай Бентос 2».
К началу Второй мировой войны я уже не попадал под призыв в силу возраста и семейного положения. В госпитале мы договорились, что
