Страницы в альбоме все еще были девственно чисты. Лишь на первой из них были очень приблизительный набросок человеческого лица в окружении длинных, темных волос. Мэгги заподозрила: Окулист использует парик. Эллен Рэндалл хорошо помнила, что его волосы щекотали ей кожу каждый раз, когда насильник наклонялся к ней.
Увы, это было все. Никаких других деталей, на которые Мэгги могла бы опереться. Она пока даже не представляла себе, какую форму имеет лицо преступника, низкий у него лоб или высокий, выступает ли его подбородок вперед или нет. Она не знала даже, гладкая у него кожа или, наоборот – сухая и шершавая. Эллен и еще одна из пострадавших утверждали, что помнят прикосновение гладкого, холодного пластика. Если они не ошиблись, это могло означать только одно – преступник действовал в маске.
Подобная возможность беспокоила Мэгги больше всего. Почему, размышляла она, он боится, что будет опознан даже после того, как вырвал своим жертвам глаза? Разумеется, все преступники стремятся остаться неузнанными, но такие меры предосторожности были явно чрезмерными. И так думала не одна Мэгги. Все ее коллеги-полицейские, с которыми она разговаривала, сочли весьма странным, что преступник пользовался маской даже тогда, когда жертвы уже не могли его видеть.
Быть может, рассуждала Мэгги, у него что-то с лицом? Почему он так боится, что даже слепые женщины смогут его опознать? Но что можно нащупать на лице? Родимое пятно или родинку? Старый шрам? Следы какой-то кожной болезни или врожденное уродство?
– Мэгги?..
Не поднимая головы, Мэгги выругалась вполголоса. Она была очень недовольна тем, что ее прервали. В прошлом подобные размышления не раз приносили ей удачу. Но сегодня день явно не задался.
– Привет, Люк.
Лейтенант вошел в кабинет и грузно опустился в кресло для посетителей.
– Ну что, какие результаты?
– Никаких, если не считать результатом отсутствие всяких результатов. – Мэгги вздохнула и захлопнула альбом для набросков. – Эллен снова замкнулась, ушла в себя. Я пыталась установить с ней контакт, но… к сожалению, нам помешали. Придется несколько дней подождать. Думаю, дня через два – через три можно будет попробовать еще раз.
– Я только что разговаривал с лечащим врачом Холлис Темплтон, – сказал Драммонд. – Он утверждает, что она идет на поправку быстрее, чем можно было ожидать. Во всяком случае, ее физическое состояние давно не вызывает опасений. Врач надеется, что операция прошла успешно, и если к Холлис вернется зрение, тогда… Может быть, она…
– Может быть – что? – Мэгги пристально посмотрела на своего босса. – Ты считаешь, она сможет нам помочь?
– Я считаю, что она не будет чувствовать себя настолько угнетенной, как те жертвы, которые лишились зрения навсегда. Возможно, она что-то вспомнит.
– Да, вполне вероятно. Не исключено даже, что она сумела заметить что-то такое, что ускользнуло от внимания других женщин. Ведь Холлис Темплтон художница, а значит, она более восприимчива, внимательна к деталям.
– Может, попробуешь с ней поговорить? До сих пор она отказывалась отвечать на вопросы моих детективов, но тебе она может что-то рассказать.
Мэгги немного подумала.
– И все-таки я бы предпочла подождать, пока ее выпишут из больницы, – сказала она. – Больничная обстановка не особенно располагает к откровенности.
– Вполне с тобой согласен, но… меня каждый день теребят газеты, общественные объединения, городские власти, мэр и прочие. Если полиция не предпримет решительных шагов, в городе может начаться паника. Дай мне хоть что-нибудь, Мэгги! Хоть крошечную зацепку!
– Увы, я не умею творить чудеса. – Мэгги грустно улыбнулась.
– Но ведь раньше у тебя получалось.
– То было совсем другое дело. – Она покачала головой. – Окулист с самого начала задался целью сделать так, чтобы жертвы не могли дать против него никаких показаний. Он не позволяет им увидеть себя, не разговаривает с ними и не позволяет к себе прикасаться. Его жертвы могли только обонять преступника. Из их показаний мы знаем, что от него пахнет мылом «Айвори», но я почти уверена, что это тоже маскировка. Преступник специально использует этот аромат, чтобы заглушить все остальные запахи, которые могут его выдать.
– Да, я знаю, что этот ублюдок предпринял буквально все возможные меры предосторожности. Но, как ты и говорила, его последняя жертва – художница. Насколько я знаю, художественно одаренные натуры воспринимают окружающее гораздо тоньше, чем простые смертные. Попробуй поговорить с ней, Мэгги, пожалуйста! Вдруг мы все же сумеем за что-то зацепиться?
До этого момента Мэгги еще сомневалась, понимает ли лейтенант, чего на самом деле хочет от нее и от пострадавших женщин. Теперь она убедилась: не понимает. Люк Драммонд был хорошим полицейским и превосходным, можно даже сказать – талантливым администратором, однако у него начисто отсутствовало воображение и то, что Мэгги называла эмпатией – умение поставить себя на место другого, способность жалеть постороннего человека, как себя. Похоже, лейтенант не понимал даже, что сама Мэгги является жертвой этого неизвестного преступника чуть не в большей степени, чем несчастные женщины, с которыми ей приходилось разговаривать. Поскольку все их ощущения: боль, страх, – проходили через нее как ток по проводам.
– Я съезжу в больницу завтра, – пообещала она. – Но если мисс Темплтон не захочет со мной разговаривать, я не стану на нее давить. Я просто не смогу, к тому же это ни к чему не приведет.
– Хотя бы попытайся, Мег! Большего я не прошу! – На лице лейтенанта отразились облегчение и надежда. Опершись руками о стол, он поднялся, и Мэгги невольно подумала: «Сейчас Люк сообщит начальнику полиции и мэру, разумеется, не упомянув ее имени, что его детективы «напали на след».
Нет, Люк Драммонд вовсе не был склонен приписывать себе чужие заслуги. Просто он не верил в то, чего не понимал. А не понимал Люк Драммонд того, как Мэгги добивается столь впечатляющих результатов. Но тут уж ничего не поделаешь. Он ничего бы не понял, даже если бы Мэгги все ему подробно объяснила. Она и не пыталась.
– Я попробую, – ответила она, потому что никакой другой ответ его бы не устроил.
– Вот и отлично. Кстати, ты еще не разговаривала с Гэрретом?
– Еще нет.
– Кажется, он поджидает тебя в общей комнате.
– Да, я знаю.
Драммонд поглядел на нее сверху вниз, и его лоб пересекла озабоченная морщинка.
– Не рассказывай ему лишнего, – предупредил он. – Быть может, мэр и начальник полиции и пляшут под его дудку, но все равно он – частное лицо. Я не люблю, когда детали текущего расследования становятся известны посторонним.
– Особенно если никаких деталей нет, – заметила Мэгги.
Драммонд нахмурился еще сильнее.
– Ты сама отлично знаешь, что у нас есть веские основания держать в секрете кое-какие подробности. Взять хотя бы эту зацепку насчет мыла «Айвори», я считаю, мы не должны сообщать об этом всем и каждому. Не дай бог, появятся подражатели. Я говорю совершенно серьезно, Мэгги!
