его не есть, а работать на каторге заставляют, идет к себе в комнату.
Вика смотрит в сумку. Она съела почти все булочки. Суп не приготовила. Что ж, покормит брата макаронами с сыром. Папа вряд ли похвалит ее за такой обед, но Димка любит макароны, пусть лопает. Быстро и вкусно. И если не слишком привередничать, можно сказать, полезно.
– После еды сразу за уроки! – говорит Вика.
Она старается докричаться в соседнюю комнату.
– К возвращению папы чтоб всю домашку сделал. Слышишь? Я потом проверю.
Вика наспех убирает документы.
Прячет стопки под кровать.
Братик, скорее всего, заметил странные бумаги, но, если не акцентировать на них внимание, он может и не вспомнить.
– Вик, а что это там?
Мальчик стоит в дверях комнаты и показывает на завалившуюся под стол фотографию.
– Ничего. Пошли макароны с сыром есть?
Димка при слове о его любимой еде хлопает в ладоши.
Главное, чтобы отцу не рассказал, чем его сестра кормила. К возвращению папы Вика успеет приготовить куриный суп.
– Руки вымыл?
– Вымыл-вымыл, – причмокивает и облизывается Димка.
– Папе скажем, что ели суп. Идет?
Димка на все согласен. Суп он терпеть не может. Братик пританцовывает и топает на кухню.
Вика поднимает с пола свалившийся со стола снимок, который заметил Димка, и, прежде чем успевает спрятать его к остальным бумагам, замечает, что на нем запечатлено.
Девушка от неожиданности выпускает фотографию из рук и еле сдерживается, чтобы не вскрикнуть.
На снимке чье-то расчлененное тело. Голова отделена от туловища и не мигая смотрит в объектив, прямо на Вику.
Девушка нервно запихивает фото в середину стопки, заталкивает следом под кровать полотенце, кофту, плюшевого медведя, все, до чего только может дотянуться рукой. Спускает покрывало с кровати до пола и на всякий случай вдобавок закрывает свою комнату на замок.
Она хочет поскорее забыть увиденное.
Хочет развидеть.
Вика торопится к брату.
Ей срочно, пока ее не стошнило, нужно на что-то переключиться. На что-нибудь приятное.
Она греет воду в кастрюле.
Димка беззаботно смотрит мультик. Дурацкая, надоедливая песенка играет на всю кухню.
«И Барсик прыгнул вниз, живет такой вот белый кот».
Вика забрасывает макароны в кипящую воду.
«И Барсик… Барсик прыгнул вниз, живет… живет такой вот белый… белый кот».
Что за бред показывают детям?
Вика подвигает брату еду, достает вилку, а из головы у нее никак не выходит снимок изувеченного мертвеца.
Димка выдавливает, обильно поливает кетчупом тарелку.
Томатный соус расползается по макарончикам, словно кровь по снегу. Вика не может выбросить из головы то лицо с фотографии. Такие ужасы она раньше видела лишь в кино, где актеры, где грим. Но на том фото, Вика уверена, был реальный человек.
И он смотрел.
Прямо на нее.
Своим безжизненным мутным взглядом.
Настоящий мертвец.
– Вика!
Из тарелки на нее смотрит отрубленная окровавленная голова с немигающим взглядом.
– Вика! Скорее!
Девушка не может пошевелиться. Страх сковывает ее тело. Она стоит и не может вздохнуть.
– Ну Вик! Скорее!
– Что?
– Ты что, глухая, что ли? Я же говорю, выключи.
– Что?
– Рекламу отключи. Не видишь?
Девушка наводит курсором на область «можно будет пропустить через пять секунд». С экрана очередной «успешный» бизнес-тренер энергично предлагает записаться к нему на курсы и стать миллиардером.
– А что у тебя с лицом? Белое какое-то, – говорит Димка и отправляет очередной сырный кусочек в рот.
«И Барсик… Барсик прыгнул вниз, живет… живет такой вот белый… белый кот».
* * *
– Получилось, – выдыхает голубоглазый. – Я вижу.
Старик, похоже, задремал, и фраза ученика заставила его вздрогнуть.
На небе появились звезды. Воздух стал заметно прохладнее.
Собравшихся прибавилось. Кое-кто из них спал у костра, другие молча следили за молодым шаманом, словно комиссия на экзамене, готовые в любой момент уличить его в жульничестве.
– Ты нашел ответы?
– Ну, я…
– Нашел или нет? Другого не дано.
– Не уверен, но я вижу.
– Что ты видишь? Реальность? Или то, что тебе позволено видеть?
Ученик не отвечает.
Он смертельно устал. Хочет спать и поесть не отказался бы. Но безжалостные руки наставника вновь сминают листья и бросают в огонь.
– Продолжай! Ты обязан разобраться. Смотри глубже. Внимательно смотри.
* * *
– Михаил Григорьевич, проходите. С возвращением-с вас.
Мужчина с поддельной приторной улыбкой придерживает дверь, пропускает своего начальника вперед.
– Прошу. Проходите-с.
Снег, налипший на сапоги, рассыпается под ударами тяжелых шагов и разлетается во все стороны по полу.
Еще несколько лет назад Михаил Григорьевич, скорее всего, обратил бы на это внимание. Но не теперь.
Не здесь и не сейчас.
Когда жизнь человека не стоит и гроша ломаного, замечать какую-то грязь на полу?
– Чаю не желаете-с?
– Пшел вон.
– Понимаю-понимаю, Михаил Григорьевич. Устали-с с дороги. Пойду-пойду. Отдыхайте-с.
– Постой, – гремит командный голос. – Список с оправданными смертниками на стол через минуту. И срочно ко мне того идиота.
– Которого?
– Того, который без мозгов, – хрипит грозный голос начальника. – Того, что скоро будет и без головы.
Михаил Григорьевич явно недоволен.
Он только что вернулся из управления, и, судя по всему, по головке его там не погладили.
– Кто сейчас регистрирует смерть осужденных к ВМН?
Помощник вытягивается по стойке смирно.
– Михаил Григорьевич, не могу знать. Кто на смене, тот и…
– Я не спрашиваю тебя, кто там на смене! Ты мой вопрос услышал? Кто записывает умерших, что были реабилитированы?
После недолгой паузы, колебаний и плохо изображенных раздумий помощник отвечает, что записи ведет Науменко.
– Все данные передаются-с лично ему, после чего сам Науменко и выписывает отдельным бланком имена и фамилии казненных.
– Науменко ко мне.
– Есть! – рапортует помощник и спешно удаляется за дверь.
Михаил Григорьевич прохаживается по кабинету.
Ох, как же не вовремя он отказался от спиртного.
Вернее, не сам отказался – под страхом трибунала ему запретили выпивать больше рюмки в день. Свою норму на сегодня он, к сожалению, уже выпил, а рисковать и наливать еще опасно. После второй его будет не остановить, сорвется. И он об этом прекрасно знает.
А уж если сорвется…
Прошлый такой срыв закончился тем, что его с позором, унизительно разжаловали в полковники.
Он прохаживается вдоль шкафа.
Смотрит на то место, где не так давно, за этой самой деревянной дверцей, были составлены ненаглядные бутылки с коньяком. Да какой коньяк, глоток солдатского спирта вполне бы сейчас устроил.
Михаил Григорьевич смотрит на стакан.
Поднимает графин с водой и, откинув пробку в сторону, прикладывается прямо к горлышку.
Слышится стук в дверь.
– Разрешите?
– Да! – говорит Михаил Григорьевич, вытирает воду с подбородка и возвращается за
