и Секенэф ценили её острый ум и силу. Подданные уважали, а многие и искренне полюбили новую царицу. Но она не была Каис… Вся любовь Секенэфа к погибшей супруге перешла на их общего сына, но он не жалел своего наследника, и всю требовательность отца Хэфер познал куда больше, чем его брат с сестрой.
Что до царицы Амахисат – она отдала свою любовь Ренэфу, потому что мечтала о сыне, а не о дочери. Хатепер старался поддерживать всех троих племянников, чтобы не вызывать ревности и разногласий, но и у него была любимица – царевна Анирет, молодая, но уже такая мудрая. Удивительно, характером она пошла не в мать, а скорее напоминала жрицу, которую Амахисат так тщательно старалась стереть из памяти супруга. Жаль, что Секенэф не замечал этого сходства…
Погрузившись в воспоминания, Хатепер ожидал своего брата и Владыку у маленького семейного святилища, где тот в последнее время проводил все свободные часы. Пребывая в размышлениях, он не сразу заметил, как резные двери открылись, и Секенэф вышел в потайной сад, где его не мог потревожить никто, кроме членов семьи и самых доверенных слуг. Император опустил голову; поседевшие ещё тогда, около тридцати лет назад, волосы, не убранные в ритуальную причёску, разметались по плечам. Хатеперу не хотелось верить, что этого колосса можно повергнуть, но при виде брата ему стало страшно. В тронном зале с вельможами говорил наследник Ваэссира, воплощение Силы божественного Эмхет. Личность же, воплощавшая эту Силу, пошла трещинами.
Приблизившись к брату, дипломат обнял его за плечи.
– Знаю, о чём ты хочешь говорить, – сухо сказал Секенэф вместо приветствия. – Я по-прежнему могу вести народ.
– В этом никто не сомневается, – мягко возразил Хатепер.
– Ты сомневаешься, – ответил Император, поднимая потускневший, но всё ещё проницательный взгляд. – Зря. Разве так мало я сделал во исполнение своего долга?
Хатепер вздохнул и покачал головой.
– Более, чем многие из нас. Но я боюсь за тебя, брат, – честно признался он.
Слова поддержки им не требовались – братья, как всегда, понимали друг друга почти без слов. Тень улыбки коснулась губ Секенэфа. Его брат, его друг был рядом с ним так же, как и в тот день, когда он потерял Каис.
Потом взгляд Владыки снова устремился куда-то за только ему одному видимый горизонт, и его расправившиеся было плечи бессильно опали.
– Моего сына нет на Восточном Берегу, Хатепер. Каждый день я ищу его и не нахожу. А мёртвые говорят мне, что нет его и на Западном. Хэфер заблудился, так и не нашёл дорогу к Стражу Порога… и я не могу дать ему погребение, помочь ему найти путь. Это страшнее, чем принять его смерть. Он будет потерян для нашего рода… навсегда.
– Сила Ваэссира позволяет тебе прозревать лишь до пределов нашей земли, – осторожно напомнил Хатепер. – Возможно, Хэфер жив и покинул вверенные тебе владения. Не по своей воле, конечно…
– Ты и сам в это не веришь, – с горечью усмехнулся Император. – Как и я. Хочешь верить… но не веришь… Я не защитил наше нерождённое дитя тогда, и не сумел защитить нашего сына теперь. Всей моей власти не хватило на это. Какая жестокая ирония! В народе меня называют живым Божеством, и вместе с тем я так… бессилен.
– Твоей вины нет и не было – ни тогда, ни сейчас.
– Я думаю иначе. Не нужно было мне позволять ему эти глупые забавы.
– Хэфер уже давно не мальчик, но мужчина, воин. Разве не этого ты требовал от него все эти годы? У него и детства-то толком не было, – устало возразил Хатепер – в который уже раз. – Он не один охотился глубже в пустыне, когда начинался Разлив, Предательство – вот чего мы не предусмотрели. А в этом я виноват не меньше твоего.
Секенэф стиснул зубы, и лицо его стало неподвижным, точно у одной из многочисленных воздвигнутых в его честь статуй – только холоднее, опаснее.
– Да будут прокляты те, кто совершил это, а имена их – забыты.
Эти тихие слова падали тяжело, как сама неотвратимость. Дипломат тронул брата за локоть:
– Я прошу тебя, даже в горе своём не действуй опрометчиво. Ты – Хранитель Закона на земле. Если Закон преступишь ты…
– Я не так глуп, – спокойно ответил Владыка.
Хатепер невольно отстранился, когда из золотых глаз брата на него посмотрела сама древность божественной власти Таур-Дуат. За все эти годы он так и не привык к этому взгляду до конца. Да и можно ли было привыкнуть? Сила Ваэссира и могучая личность Императора переплелись так тесно, что порой сложно было отделить одно от другого.
– Я выжду, и решение моё будет справедливо, как того требует Закон, – продолжал Секенэф. – Но сейчас… дай мне быть собой. Дай мне скорбеть и помнить.
Хатепер склонил голову в знак уважения. Любые слова были бы в эту минуту лишними и лживыми. По крайней мере, брат дал ему понять, что не собирался развязывать новую войну. Пока не собирался.
⁂
Анирет мучилась и тосковала. Говорить не хотелось ни с кем, даже с дядюшкой или верной Мейей. После известия о гибели старшего брата царевна не находила себе места. Так уж сложилось, что с Хэфером она была куда ближе, чем с Ренэфом. Он был ей другом, и их связывало столько тёплых воспоминаний, столько общих дел.
Кому, Боги, кому могла понадобиться его смерть?! Наследника трона ведь уважали. Но Хэфер слишком верил тем, кто окружал его, и в итоге это обернулось против него. Из трёх его стражей живым в столицу вернулся лишь Павах, спасённый из подвалов дальнего поместья лорда Тремиана Ареля. Второй пленник эльфов, Метджен, не выдержал страшных пыток и погиб, не дождавшись отряда.
С телохранителями, сопровождавшими Хэфера в день злополучной охоты, царевич был дружен, да и сама Анирет – тоже. Паваха и Метджена она знала с детства, а Сенахт – он ведь спас Хэфера несколько лет назад, на другой охоте! И после брат возвысил его из простых рыбаков до личного стража. Тем страшнее было узнать, что именно Сенахт продал царевича наёмникам из Лебайи. Эльфийским наёмникам… Предательство не могло быть прощено. Доказательства ясно указывали на вмешательство высокорождённых – аристократии Данваэннона. Тремиан Арель, много лет живший в Таур-Дуат под видом преуспевающего торговца реликвиями, был эмиссаром королевы Ллаэрвин Тиири. Очевидно, что и его сыновья, выбравшие смерть в бою с имперскими солдатами, а не справедливый суд Владыки, участвовали в делах отца. Должно быть, пропавшая дочь Тремиана предпочла покончить собой, как и её отец, потому что боялась допросов и справедливой кары, но её след
