путь. Хочешь переждать существо, которое может задержать дыхание на миллионы лет?
— Тогда, может, зайдем внутрь и Parlez[1]? — Голос Врумана опасно походит на хихиканье.
— Или как-то заварим проход? — предлагает Солуэй.
Хейнвальд оглядывается по сторонам, ищет отошедшие листы обшивки или удобно подвернувшиеся под руку валуны, выпавшие из какой-нибудь трещины, которые они не заметили, забираясь внутрь.
— Может, нам…
«Залезть внутрь, к этой штуке, как-то затянуть обратно вырезанный кусок и приварить его заново…»
— Что? — спрашивает Солуэй.
— Ничего. Неважно.
И все это время чистый адреналиновый призыв драться/бежать высасывает кислород из баллонов так, словно они втроем бегут марафон. Прошло всего десять минут, прежде чем Хейнвальд снова проверил компрессор, и тут все поняли, что они уже на 45 %, а впереди еще путь обратно, а этот ебаный ужас, этот самоназванный человек будет преследовать их во тьме, со всеми своими хрустальными костями, и у него-то в распоряжении все время мира и еще немного…
И тогда Солуэй наконец смиряется. Она разрывает контакт, отходит; сквозь лицевой щиток Хейнвальд видит, как Сьерра запрокидывает голову и открывает рот, безмолвно и долго кричит «БЛЯЯЯЯДЬ!!!», причем так, что явно бы оглушила всех, если бы включила связь.
Она возвращается в дело, наклоняется:
— Подключайте электронику.
Солуэй стоит на страже, резак уже стал ее частью, пока они достают сервомоторы и позвоночники из сумок Фарадея. Нужно всего пара минут, чтобы снова подключить нервную систему карта, но к тому времени, когда они заканчивают, баллон Хейнвальда пуст почти до дна. Все загружаются на транспорт; Вруман снова на водительском сидении, Солуэй смотрит назад, развернувшись, ее рука по-прежнему крепко сжимает резак. Хейнвальд подключился к компрессору, чтобы дать себе еще пару минут жизни. Карт подается назад, идет юзом; вперед; снова назад, разворачивается в три приема, врезаясь в каменную стену; выравнивается и отправляется тем путем, которым они сюда пришли.
Они выдвигаются. Бот плавно скользит следом.
* * *
Они бегут в тишине, пока не пролетают мимо бота-мученика и его скакуна. Это зрелище пинком вышибает Хейнвальда из состояния паники и снова запускает ему мозг: «Вот дерьмо. Как я мог быть таким тупым?»
Он наклоняется к Солуэй:
— Надеюсь, это такси нас не поджарит.
— Я не собираюсь пятьдесят кэмэ драпать на своих двоих, когда эта штука у нас на хвосте. Мы знаем, где находится щит питания. Когда доберемся до него, разберем карт. Нам все равно придется так сделать, иначе через разлом не пройдем.
Хейнвальд машет рукой в сторону кормы, хотя мертвый бот уже скрылся за поворотом:
— Тут могут быть и другие скачки напряжения. Не стоит так испытывать судьбу.
Он на свой страх и риск врубает передатчик на низком уровне, открывает канал.
Солуэй бросает взгляд на личный ШИН, там мигает сигнал тревоги; ее глаза расширяются.
— Ты что делаешь?
— Расслабься. Просто говорю с ботом, — Виктор саккадит роботу приказ; бот покидает арьергард и устремляется вперед. Спустя мгновение исчезает из виду.
— Я задал ему рабочую точку, — объясняет Хейнвальд. — В тридцати метрах впереди нас. Если какая-то магистраль даст электромагнитный разряд, нас по крайней мере предупредят.
Она кивает, но он все видит по ее лицу: Сьерра подсчитывает рентабельность его решения. Где-то позади них таится тварь, и теперь они потеряли свои глаза в арьергарде. И оно говорит по радио. Кто знает, что оно может подслушать? Кто знает, какую телеметрию может взломать?
— Что бы это ни было, — замечает Хейнвальд, — оно не слишком быстрое. Помнишь, как оно говорило, что тут все такое медленное? — Он пытается улыбнуться. — Могу поспорить, оно глотает за нами пыль, и это максимум.
— Угу, — Солуэй явно верит ему больше, чем он сам себе.
Между ископаемыми останками и трещиной километров тридцать. Они возвращаются по своим следам, минуя впадины и пропасти. Никто не преследует их; ничто не угрожает боту впереди. Время от времени Хейнвальд запускает связь в пассивном режиме, слушает шипение и шум разбитой нервной системы «Крестовика»: искореженные куски и обрывки, все еще искрящие после того, как смерть мозга унесла с собой целое. Он сосредотачивается, выжимает сигнал, пытается уловить в структурированной хаотичности хотя бы намек на чужое присутствие. Не слышит ничего, но в его воображении шепчет кошмар.
Он практически уверен, что остальные занимаются тем же самым.
«Только посмотрите на нас. Крутые суровые исследователи, храбро устремленные в неизведанное. Раздвигающие границы Человеческой империи. Бестрепетно смотрящие во тьму.
И бегущие в панике, как дети, стоило ей единственный раз посмотреть на нас в ответ».
И в конце концов, от чего они бегут? Что такого Автостопщик сделал, чем вселил ужас в их сердца?
«Оно сказало «привет». И оно выглядело… выглядело иначе».
Дело, конечно, не только в этом. Остается вопрос, что могло разрушить корабль размером с небольшую луну. Что могло заставить человеческую команду оставить пост и забиться в огромный склеп на бог знает сколько столетий. Остается вопрос, какое существо могло пережить все это и не умереть до сих пор; и какую роль оно сыграло в катастрофе.
Остается вопрос, как оно смогло разыскать «Эриофору» в огромной галактике спустя полтора миллиона лет. И что оно хочет.
«Мы могли просто… спросить».
Но муравьи не требуют ответов от бессмертных, разрушающих миры чудовищ, которые голыми живут прямо в космосе. Они бегут прочь и молятся, чтобы ботинок опустился где-то в другом месте, а не на них.
Муравьи не могут рисковать.
Когда они добрались до щита питания, паника прекратилась в пульсирующий узел, угнездившийся где-то в кишках Хейнвальда. Он больше не в кризисном режиме; кризис стал бесконечным. Это больше не чрезвычайная ситуация, не заостренная зазубренная штука, пронизывающая внутренности и покрывающая холодным потом, это просто… естественный порядок вещей. Критическая ситуация превратилась в статус-кво благодаря привычке, подлинный ужас сгладился до бесконечной тревоги и страха.
Впереди бот покачивается из-за какого-то резкого перепада напряжения; на ШИНе его видеосигнал подергивается рябью. Хейнвальд встряхивается, выходит из ступора, отзывает машину назад, прежде чем ее поджарит. Вруман улавливает намек и бьет по тормозам.
Они замирают. То же, что движется позади, сейчас может их нагнать.
Они выгружаются, молча разбирают карт, растаскивают модули, засовывают всю электронику в сумки Фарадея. Даже Солуэй участвует, отпускает резак, который раньше держала мертвой хваткой: чем быстрее они тут со всем разберутся, тем меньше шансов, что резаком придется пользоваться, так думает Хейнвальд. Минуты кажутся бесконечными, но на самом деле проходит всего парочка, и карт уже лишился нервной системы, ободран и загружен частями собственного тела. Экипаж толкает его мимо смертельного светового шоу, плюющегося
