приказал, чтобы все надели дождевики и трое суток не расставались со спиной лошади. Войско монголов дошло до деревень в середине Китая, жители которых бежали и побросали[124] добро и животных, и [войско] стало тем сыто и одето. А тот канглы колдовал так, что позади монголов начался дождь, а в последний день пошел снег и прибавились [еще] холодный ветер и метель. Китайское войско, увидев летом такой холод, какого они никогда не видали зимой, оробело и пришло в ужас. Тулуй-хан приказал, чтобы воины каждой тысячи отправились в отдельную деревню, ввели бы лошадей в дома и покрыли бы [их], так как нельзя было двигаться из-за крайней жестокости ветра и метели. А китайское войско, в силу необходимости, остановилось посреди степи в снегу и метели. Три дня совершенно нельзя было двигаться. На четвертый день, хотя еще шел снег, Тулуй-хан, видя, что его войско сыто и спокойно и что холод не причинил ни ему, ни животным никакого вреда, а китайцы от чрезмерного холода, точно стадо баранов, сбились в кучу[125] в плохой одежде, с обледеневшим оружием, приказал, чтобы забили в литавры.[126] Все войско надело валяные из войлока капенеки[127] и село на [коней]. [Тулуй-хан] сказал: «Теперь время сражения и пора славы и чести. Нужно быть храбрыми». Монголы, точно львы, бросающиеся на стадо газелей, пошли на китайцев и перебили большую часть того войска, многие разбежались и погибли в горах. Оба вышеупомянутых военачальника ускакали с пятью тысячами человек и бросились в реку. Немногие спаслись из той реки. Так как они прежде насмехались и имели дурные замыслы, последовал приказ учинить над теми китайцами, которых захватили, содомитское деяние. Поскольку выдалась такая победа, то Тулуй-хан отправил в |A 113а| резиденцию каана гонцов с радостной вестью о ней, а сам также направился к нему как победитель и споспешествуемый Аллахом. Ему необходимо было переправиться через реку Кара-мурэн, которая течет с гор Кашмира и Тибета и преграждает [путь] между Китаем и Нангясом и через которую никогда не было возможности переправиться.[128] Он послал Чаган-Буку из рода урут разведать переправу. Случайно в том году прошел большой паводок, нанес много камней и гальки и сгрудил их в одном месте реки. Поэтому вода хлынула в степь и потекла рукавами ровно и спокойно шириною в один фарсанг. Чаган-Бука отыскал [место] и провел Тулуй-хана, так что они благополучно переправились через реку. Каан же пребывал в большом расстройстве, так как прошло много времени, как Тулуй-хан с ним разлучился, и он слышал, что враги его одолели, а главное войско от него [было] далеко. Когда до него дошла радостная весть о победе и о здоровье брата, он очень обрадовался и возвеселился, а когда прибыл Тулуй-хан, он оказал ему много почестей и много раз провозглашал ему хвалу. Когда досталась такая нежданная победа, он оставил там Тукулку-Чэрби и некоторых других эмиров со значительным войском, чтобы они постепенно уладили дело Алтан-хана и завоевали все китайские владения. Они благополучно возвратились, достигнув желаемого. Тулуй-хан просил разрешения выехать вперед, [но] в пути он внезапно скончался. Рассказывают так: каан за несколько дней до этого заболел и стал отходить; Тулуй-хан пришел к его изголовью, а шаманы по их обычаю камлали и отмывали его болезнь в воде в деревянной чаше. Тулуй-хан от чрезмерной любви, которую он питал к брату, взял ту чашу и сказал с горячей мольбой: «Боже вечный! Ты всеведущ и знаешь, если [это] за грехи, то я [их] больше сделал, так как при покорении областей умертвил столько людей, полонил их жен и детей и заставил их плакать, если же ты берешь к себе Угедей-каана за [его] доброту и доблесть, то я добрее и доблестнее. Прости его и вместо него позови меня к себе!». И, сказав эти слова, с горячей мольбой он выпил ту воду, в которой отмывали болезнь. Угедей-каан получил исцеление, а [Тулуй-хан], испросив разрешение, отправился. Через несколько дней он заболел и скончался. Это общеизвестный рассказ, и супруга Тулуй-хана Соркуктани-беги постоянно говорила: «Тот, кто был мне желанным другом, ушел ради каана и пожертвовал собой за него». А каан летовал в китайской области в местности Алтан..., а затем, выступив в году могай, то есть в году змеи,[129] благополучно расположился в своей столице. Вот и все!
Рассказ о сражении Тукулку-Чэрби с китайским войском, о его поражении и присылке ему кааном помощи, о прибытии на помощь ему нангясцев, о гибели Алтан-хана и покорении всего Китая[130]
Спустя некоторое время китайское войско собралось воедино и сразилось с Тукулку-Чэрби. Разбитый и обращенный в бегство, он отступил далеко назад, послал к каану гонца и просил подмоги. Каан[131] сказал: «Со времен Чингиз-хана несколько раз были сражения с китайским войском, и мы их [китайцев] всегда побеждали и захватили большую часть их областей; теперь то, что они разбили наше войско, — доказательство их беды, [они] словно светильник, который вспыхивает весело и ярко перед тем, как погаснуть». И приказал, чтобы послали войско на помощь |A 113б, S 279| Тукулку-Чэрби. Так как между государями Мачина,[132] который монголы называют Нангяс, и государями Китая, которые были родом из Джурджэ,[133] издавна была вражда, то каан послал указ, чтобы те [т.е. джурджэни] подошли с той стороны и оказали помощь, а монгольское войско с этой стороны и вместе осадили бы город Нам-гин. Согласно приказу, прибыло из Нангяса многочисленное войско; а с этой стороны — Тукулку-Чэрби с монгольским войском, и вместе они выступили против китайцев; с обеих сторон построили ряды. Китайцы были разбиты и укрылись в городе Нам-гине. Говорят, что окружность того города сорок фарсангов и [что] он имеет три стены. Монгольские и нангясские войска вместе осадили тот город с обеих берегов реки Кара-мурэн, установили около стен много камнеметов и лестниц, у подножья стен расставили наккабов с таранами и принялись сражаться. Для китайских эмиров и войска стало очевидным, что город возьмут, и они [так] рассудили: «Наш государь слаб сердцем, если мы ему скажем, он умрет от чрезмерного воображения и боязни, и все дело погибнет». Они утаили [от него положение], а он по их обычаю развлекался во дворцах и замках с женами и наложницами. Когда женам и наложницам стало известно, что город возьмут, они заплакали, Алтан-хан спросил: «По какому поводу». Они доложили о положении города. Он не поверил,
