где же ваш меч? — наконец робко спросила девушка.
— Экая ты болтушка, — с досадой ответил Ваня, — всё-то тебе знать надо.
— А, может, я чем помогу!
— А то как же! — рассмеялся юноша, — булавка в меч булатный превратится. И победим мы с тобой всех чудищ да страшилищ!
Краська засмеялась в ответ и хитро прищурилась.
Вскоре стали догонять царевича к коробейницу купцы с обозами и телегами, пешие и конные, спешившие направо, где, по словам Краси, ярмарка зачиналась. Ваня в оба смотрел, головой вертел и всё думал, а на верном ли он пути. Для чего свернул направо? В животе урчало от голода, и хотелось уже блинов с маслом и мёдом, молочной каши, рыбников и горячего взвара. Ваня знал, что по царскому указу всякий должен был оказывать на его пути содействие, но милости просить он не хотел, а потому терпел голод.
Сбоку от дороги он увидел смешную троицу: вёрткого старичка с бородой, заткнутой за пояс, детину добродушного вида и толстобокую тётку в платке и полосатом фартуке поверх длинной рубахи до пят. Старичок тащил ветки для костра, косоглазый детина разделывал зайчишку, который явно ещё полчаса назад скакал по полям и лужайкам, а толстуха помешивала ложкой в большом чане, висевшем над угольями. Поодаль паслась распряжённая лошадёнка, и стоял крашеный фургон, совсем не похожий на купеческий. Были намалёваны на грубой холстине рогатые чудища, сердца, проткнутые стрелой и лазоревые цветы.
— Скоморохи, — шепнула Крася и испуганно посмотрела на царевича, — пойдём мимо.
Но Ваня её не послушал. Не лихие же люди, чтобы от них бегать. Вон и толстуха кланяется, признавая в нём высокородного. Старик в ноги падает, приглашает похлёбку отведать. Да и день кругом, люд мастеровой и купеческий на ярмарку спешит!
Поначалу Ване было весело. Жирная похлёбка с сухарями, толковая беседа. Скоморохи душевно расспросили про житьё-бытьё царское, головами покачали, языками поцокали: «Тяжела ты, шапка соболья». Ваня приосанился: конечно, тяжело, это не языком на площади чесать. Подвиг ратный предстоит, с самим ворогом земли русской сражаться придётся.
— Я и сам боярский сын, только пострадал за правду, — всхлипнул старичок, а детина его успокоительно погладил по спине, — князю Кондратию, что в Тмутараканской земле княжил, поперёк сказал, он меня и приказал батогами бить, а после и выгнал.
— А разве в земле Тмутараканской не султан Бери-Бей правит? — вмешалась Крася, явно усомнившаяся в рассказе старичка.
— А разве бывают такие имена у людей? Бери-Бей, Наливай-да-Пей? — передразнил её старичок, высовывая язык, — Чего не знаешь, того не болтай.
Крася придвинулась к царевичу и шепнула: «Врёт он, не слушай».
— Я тоже воеводский сын, — подхватил косоглазый детина, — по себе знаю, какова отцова милость. Старших отец мой к должности пристроил, а меня под зад пятой. Не нашлось мне хлебного места, вот и брожу по дорогам.
— А моя сестра — Шамаханская царица. Избавиться от меня решила, со свету сжить, — вставила словцо толстобокая баба, — потому что красота моя свет белый затмевала… В молодости.
Последние её слова потонули в скоморошьем хохоте. Даже Ваня улыбнулся, хотя толстуха толкнула кулаком старичка в бок, а тот едва не свалился с пня.
— А не сыгрануть ли нам в азарку? — хитро подмигнул старичок.
— Азарка для азарту, время скоротаем, — подхватил детина.
Ваня оглянулся, надо было ехать дальше, он и так задержался, но новые приятели были такие добрые и весёлые.
— А как играют в азарку? — спросил он, и ему тут же стали объяснять, что правила простые, и он быстро освоится.
— Ваня, Ваня, — дёргала за рукав Крася, — не играй с ними, обманут.
Но тут же была прогнана от костра подальше, а Ваня уже уселся на пенёк и с улыбкой смотрел, как попеременно то детина, то старик друг друга обыгрывают. Старичок то и дело тряс жидкими бесцветными волосёнками, облепившими спереди шишкастый лоб и висевшими сзади неопрятными косицами, сетовал на отсутствие удачи. А Ваня-то считал себя ох каким везунчиком!
Глава 5
Царский кафтан, расшитый золотой канителью и крупным речным жемчугом, перекочевал на плечи грузного косоглазого прохиндея. Ваня дёрнулся было отобрать своё, но получил внушительный тычок под дых, от чего его согнуло пополам.
— Отпустите его, — пищала Крася, — он царский сын. Знаете, что вам будет? Голов вам не сносить.
— Брешешь, дура, — ощерился косоглазый, — царские сыновья с дружиной ездят, на их конях сбруя золотая, на сапогах шпоры серебряные. А это кто? Самозванец. Коня, небось, из чужой конюшни увёл, а кафтан у лавочника украл.
Крася глотала слёзы и размазывала их кулаком по лицу.
Второй прохиндей, старичок, оглаживал коня.
— Где твоя дружинушка хоробрая? — издевательским тоном спросил он.
Царевич угрюмо молчал.
— Если к дружинникам посадским рыпнешься, пожалеешь, — пригрозил длинный и взял коня под уздцы.
Крася ревела, дергала тетку за рукав, но та явно поддерживала своих скоморохов и от девчонки отмахивалась.
— Да ладно тебе, — досадливо огрызнулся Ваня, — неча сопли на кулак наматывать. Иван-дурак, слыхала про такое? Сам впутался, сам и выпутаюсь. Не стоило в азарку играть.
— К посадским тебе надо, они вмиг татей отыщут, коня и кафтан вернут. В палатах ночевать будешь, сытно есть да пьяно пить.
Посмотрел Ваня на Красю, а глаза ясные, точно только что слёзы и не лила. И какое тебе дело, коробейница до Ивановой беды?
— До посада ещё дойти надо…
Вздохнул царевич и пошёл в одной рубашке, сопровождаемый коробейницей. А прохиндеи быстро покидали пожитки в фургон да и обогнали их со смехом и прибаутками.
Пеший ход был не так вёсел, но Крася перестала плакать. Только шла, закусив губу, а как поравнялась с ними телега, гружёная мешками с мукой, попросилась подвезти. Сжалился мужик, что стегал лошадёнку, за копеечку разрешил пристроиться. Так до посада и доехали.
А уж на ярмарке — шум и гам. Всюду шатры, повозки. Купцы товары раскинули. Громкие разговоры, смех и толчея. Никогда стольких людей в одном месте Ваня не видал. А Крася хоть и сказывала, что коробейница, тоже растерялась, за рукав его рубахи уцепилась и глазами круглыми хлопала.
