дело знаю туго. Морду перед этим намалевал гримом! Паричок сверху напялил! Не первый раз, поди? Не сомневайся! И ствол потом скинул. Как положено. Задохнутся разыскивать меня! К стрелку меня тоже не пристегнут. Здесь все чисто!
Остановленным взглядом Вадим долго пронизывал Козыря, как будто вытягивал его нутро, чтобы лучше рассмотреть и потом принять решение. Затем отошел к двери, приоткрыл ее, позвал:
— Палаш, поди сюда! — и вернулся к Козырю.
В комнату ввалился крупный лобастый парень в широкой куртке, из-под которой выглядывала белая футболка с иероглифами на груди. На пальцах рук тату. В глазах веселое выражение, как будто его пригласили к столу, на котором было обилие вина, выбирай — не хочу. Остановился в ожидающей позе, готовый немедля сорваться с места при необходимости.
— Накосячил Козырь, — сказал ему Хичков. — Корозова живым выпустил! Мне вбил кость в горло! Мой авторитет размазал! Перед заказчиком поставил меня в позу рака. Какой награды, думаешь, заслужил он?
Выражение на лице Палаша не изменилось, он пожевал губами, точно беззвучно произнес, что награды определять не его дело, его дело ставить жирные точки на тех, кто эти награды заслужил. Вадим сделал глубокий кивок головой, как будто услышал ответ и согласился с ним. В свою очередь Козырь, увидев Палаша, тотчас снова поник, съежился и заискивающим голосом опять-таки попытался защититься, но на сей раз не очень умело и скорее походило на роспись в собственном бессилии:
— Охранник у него ушлый попался. Просек раньше, чем этот придурок ствол настроил. Прикрыл объект.
Его объяснение явно не удовлетворило Хичкова. Козырь увидел, как Вадим поднял руку и сдавил пальцы в кулак:
— Ушлый, говоришь? А, ты? — спросил резко. — Плечо и башку в бинтах мне показываешь, чтобы разжалобить? Зачем тебе такая башка? Она у тебя лишняя. Ее даже пуля пробить не захотела! — губы презрительно изогнулись.
И в этот миг Козырь услыхал усмешливое хмыканье Палаша. Он помертвел, предчувствие приближающегося конца сдавило горло. Стало трудно дышать, трудно подбирать слова, трудно выталкивать их из себя.
— Конура у тебя подходящая, — окинул комнату Хичков. — Как думаешь, Палаш? Подходящая?
Согласно, весело кивнув, Палаш опять не произнес ни звука. Комната была средних размеров. Вдоль стен старенькая мебель, местами побитая, смотревшаяся убого и ненадежно. Самым новым, возможно, недавним приобретением Козыря, был стул, на котором тот сидел, плотно прижимаясь к спинке. Этот стул определенно выбивался из общей картины убранства. Поглядывая то на Хичкова, то на Палаша, Козырь больше не решался вставить слово в свое оправдание. Взгляд Вадима был отчужденным, мрачным. О чем он раздумывал, понять невозможно. Но то, что он не собирался щадить Козыря, не вызывало сомнений. Просто вид наказания не определен.
Дрожащие ноздри Козыря, между тем, уловили отчетливый запах смерти. Его ни с чем не спутаешь. Он всегда один и тот же. И всякий, на кого он наплывает, сразу узнает его.
Выразительно посмотрев на Палаша, Хичков отвернулся от Козыря, как будто того больше здесь не было. Подручный все понял. И Козырь тоже все осознал. Он схватил большим ртом воздух, теряя голос, медленно на ватных ногах поднялся со стула, отступил к стене и плотно прижался к ней спиной. Голова стала обескровливаться, полукруглые раковины ушей побелели, обе руки повисли и нервно задергались. Палаш медленно достал пистолет с глушителем, неторопливо взвел курок, проговорил веселым голосом:
— Мы будем помнить тебя, Козырь! Похороним в хорошем месте! — поднял ствол.
Но в этот момент Вадим вдруг обернулся и остановил. Спросил у Козыря:
— Искупить вину хочешь?
— Искуплю. Верь, Вадим. Искуплю, — одними бледными губами прошелестел тот, вытягиваясь в струну.
— Не верю, Козырь! — отчеканил Хичков. — Но последний шанс дам! — взгляд его обжигал. — Смотри, на кону твоя жизнь! Не подведи сам себя! — сделал паузу, добавил. — Расслабься. Приготовь себя!
Вновь одними губами Козырь прошептал:
— Гадом буду, Вадим.
6
Потуги Исая и старания оперативников пока ни к чему не привели. Все оставалось на точке замерзания. Никаких новых попыток покушения, либо подозрительной возни вокруг Корозова не наблюдалось. Никто никоим образом себя не проявлял. Установилось затишье.
Правда, Акламину удалось установить личность убитого стрелка. Совершенно случайно помог Никола, когда вернулся в сознание. Сообщил, что голос стрелка где-то слышал раньше, но где, никак не мог вспомнить. Ему показали фото убитого. Он отрицательно покрутил головой. Не видел прежде. Тогда Аристарх решил наудачу отправить с этим снимком оперов по квартирам дома, где проживал Никола. И это сработало. В одной из квартир на этажной площадке выше жилища Николы, молодой парень узнал в убитом своего приятеля. А водитель Глеба после этого вспомнил, что в один из поздних вечеров, возвращаясь с работы, он услышал громкий веселый гомон на той площадке, и особенно выделялся голос стрелка. Молодежь была навеселе, дым стоял коромыслом. Никола даже поднялся на межэтажную площадку и попросил шуметь тише. Сосед урезонил компанию, и в ответ пообещал:
— Никола, все, как надо, не дрейфь, день рождения у меня! Все, как положено! — и стал подталкивать в спины своих гостей, отправляя в квартиру.
И снова прозвучал голос стрелка, который, не оборачиваясь, провещал:
— Эй, Никола, не мути воду! Тут все свои!
Сейчас перед Аристархом была задача выявить связи стрелка. Он надеялся по этой информации выйти на нужный след. В затишье, которое наступило, ему не верилось, скорее всего, это временное выжидание. Похоже, игра шла по-крупному. Когда много неизвестных, тут не хулиганские разборки. Здесь просматривался основательный подход к делу. И если покушение не было связано с бизнесом Корозова, что тот категорически отрицал, значит, надо смотреть шире и отрабатывать другие версии.
Период выздоровления Глеба прошел без эксцессов. Нервное напряжение, какое было поначалу, прошло. Он вышел из больницы успокоенным и уверенным в себе. Все вернулось в привычное русло, хотя, впрочем, о привычном русле говорить было рано. Поиски заказчика покушения уперлись в глухую стену. Осадок в душе давил. Забываться Глеб мог лишь тогда, когда с головой окунался в работу.
В один из дней он с женой обедал в ресторане. Все было привычно, как всегда. Столы под белыми скатертями с кистями по углам, белые мягкие стулья с выгнутыми спинками, полы в плитке молочного тона, ломаные потолки того же тона, белые стены с картинами в красивых золоченых рамах, молодые официантки в бордовых платьицах и белых фартуках с кармашками, из которых торчали блокнотики. Много света и тихая убаюкивающая музыка. Два охранника Корозова у двери. Оба одинакового роста, но у одного шевелюра, сползающая на крепкую шею, у другого
