— Во время моего единственного сезона в Лондоне, — отчеканила Антея, — я получила два предложения руки и сердца. Одно — от довольно старого вдовца, который мне в отцы годился. Другое — от юного Оверсли. Вы же знаете, он метит в сумасшедший дом. К тому же он не желал расставаться со своими родителями, собираясь жить под их крышей. И если уж на то пошло — если выбирать между моим дедушкой и леди Аберфорд, — особой разницы я не вижу. Подвергнуться таким испытаниям — и ради того, чтобы попасть в точно такую же ловушку! Избавьте меня от этого, мама!
— Видит бог, мое милое дитя, разве я хотела видеть тебя в таком положении? — вздохнула миссис Дэрракотт.
— Правда, я очень нравилась Джеку Фройлу, — уже задумчиво продолжала Антея. — Но он, как вы знаете, вынужден искать богатую жену. Благодаря же той недальновидности, с которой Дэрракотты распорядились моей долей наследства, изобильным его не назовешь. Дедушка учитывал это обстоятельство, когда говорил об упущенных мною шансах?
— Нет, конечно, — ответила миссис Дэрракотт с несвойственной ей горечью. — Но я учитываю! И это чрезвычайно меня огорчает. Тебе не следует так пренебрежительно относиться к планам своего дедушки. Во всяком случае, до тех пор, пока ты не познакомишься со своим кузеном, милочка. Конечно, если только он не окажется несносным. Только, знаешь, ведь он наполовину все-таки Дэрракотт!
— Половина, которая мне меньше всего нравится!
— Да, но ты будешь обеспечена, — подчеркнула миссис Дэрракотт. — Твое положение в обществе в качестве леди Дэрракотт будет весьма высоко. Антея, я не вынесу, если ты останешься старой девой!
Страстное восклицание матери вызвало у Антеи смех, но миссис Дэрракотт оставалась очень серьезной, когда спросила напрямик:
— А на что ты надеешься, если не видишь ни одного достойного джентльмена? Дорогая Энн обычно говорила, когда еще ее дочери Элизабет и Кэролин сидели у нее на шее, что она будет приглашать тебя к себе в Лондон, потому что разделяла все мои опасения. Но сейчас, когда твой дядя Гранвилль мертв, а Энн уехала в Глостершир, надеяться на нее без толку. А у Аурелии у самой еще две незамужние дочери, и хотя я могу написать своему брату…
— Ни в коем случае! — воскликнула Антея. — Мой дядюшка исключительно милый человек, но я скорее предпочту положение старой девы, чем останусь хоть на два дня с тетей Сарой!
— И что же, я спрашиваю, будет с тобой? Когда дедушка умрет, мы будем вынуждены покинуть усадьбу Дэрракоттов, и ты прекрасно об этом знаешь. Нам придется опуститься до того, чтобы снимать жилье, и очень может быть, в какой-нибудь ужасной дыре. Питаться пудингом из черного хлеба, перелицовывать старые платья и…
Жемчужный смех Антеи прервал этот перечень несчастий:
— Хватит, хватит, мама! Остановитесь, пока с вами не случился приступ хандры! Ничего подобного с нами не произойдет. С вашим талантом к шитью и моими способностями делать элегантные ридикюли мы сумеем основать модный салон. В Бате, возможно, на Милсом-стрит. Не слишком большое заведение, но исключительно модное. Мы назовем его «У Дэрракоттов», чтобы фамилия не забылась. Или приличнее будет назваться «У Эльвиры»? Да, думаю, «У Эльвиры» будет более стильно. И через какой-нибудь год любая дама, следящая за модой, будет нам покровительствовать, и цены у нас будут самые непомерные, что сразу же убедит весь мир в том, что мы на гребне успеха.
Миссис Дэрракотт не смогла не счесть привлекательной столь сумасбродную идею. Антея воодушевила ее на сладкие мечты и вскоре с удовлетворением увидела, что ее ветреная родительница вновь обрела свой обычный оптимизм. И до тех пор, пока не настало время ложиться спать, о незнакомом кузене не упоминалось. Миссис Дэрракотт вспомнила о нем, когда брала свечу, рискнув попросить Антею не говорить об этом деле с дедом. Дочь, поцеловав ее, ободряюще погладила по плечу и ответила:
— Я не стану ничего говорить дедушке. Уверена, это все равно будет бесполезно.
Приободренная миссис Дэрракотт отправилась в постель со спокойной душой. Голова ее была слишком занята мыслями о предстоящих утренних приготовлениях, чтобы уделять внимание любым другим проблемам. Как утаить от леди Аурелии, что во всем доме не осталось ни одной нечиненой простыни, сумеет ли камердинер купить в городе достаточно омаров, чтобы их можно было красиво уложить с салатом на большой тарелке для второй смены блюд на обеде — вот что ее беспокоило. Ей, да и миссис Флитвик, не мешало бы знать, на сколько дней милорд пригласил своих пятерых гостей в усадьбу. Тем не менее, ни одна из женщин и не подумала обратиться к нему за уточнением подобных, несущественных, с точки зрения хозяина, мелочей. Ожидать можно было лишь грубости. Милорд не в состоянии попять, в чем разница, а ведь пять лишних ртов — это довольно ощутимый рост расходов. Если же учесть, что число блюд для каждой смены должно быть никак не меньше семи-восьми, задача все это устроить равносильна подвигам Геракла.
— Поскольку, мадам, — подчеркивала миссис Флитвик, — я никогда в жизни не осмелюсь приказать Годни положить баранину в рагу с фасолью или добавить куриного мяса в бифштекс. Ведь его светлость желает, чтобы все было самого высшего качества.
Вскоре выяснилось, что его светлость не всегда желает, чтобы все было самого высшего качества. Миссис Дэрракотт спросила, как милорд отнесется к тому, чтобы спальню Гранвилля приготовить для его преемника. Ответ был несдержанным и недвусмысленным: отпрыск ткачихи сочтет себя великолепно устроенным, если его положить спать на чердаке.
Первыми из гостей прибыли мистер Мэтью Дэрракотт и леди Аурелия. Они приехали в собственном экипаже, запряженном единственной парой лошадей. До поместья Дэрракоттов семейная пара добралась вскоре после полудня, выехав из города за день до того и остановившись на ночь в Торнбридже.
Из четырех сыновей его светлости Мэтью, третий по счету, доставлял отцу меньше всего забот и расходов. Его юношеские грешки были довольно незначительны и совершались либо в подражание поступкам старших братьев, либо по их наущению.
Он первым из братьев женился, и с того дня, когда повел леди Аурелию Хольт к алтарю, карьера его стала удачной и безупречной. Это был очень хороший союз. Леди Аурелия не была красавицей, но обладала значительным состоянием и прекрасными связями. К тому же характер у нее был сильный, и Мэтью не успел и глазом моргнуть, как ересь вигов[4], которую он впитал с молоком матери, была быстренько изъята из его мозгов, и он оказался (при содействии своего тестя) твердо стоящим на нижней ступеньке политической лестницы. Подъем по ней был стабильным, хотя казалось совершенно невероятным, что Мэтью может когда-нибудь достичь особых высот. Тем не менее, мистер Дэрракотт выполнял свои служебные обязанности честно и с усердием.
Такой добропорядочный сын, несомненно, заслуживал особой привязанности отца. К несчастью, добродетель раздражала лорда Дэрракотта. К тому же он с презрением относился к тем, кто не мог дать ему отпор. Мэтью же был самым кротким из его сыновей, и хотя женитьба предоставила ему некоторую независимость от отца, он все еще оказывал милорду какое-то нездоровое почтение, охотно демонстрируя горячую готовность выполнять немедленные высокомерные приказы его светлости. В награду за такое сыновнее уважение Мэтью был назван трусом, у которого отваги не больше, чем у домашнего петуха. А поскольку поведение Мэтью во многом определялось понятиями его властной и правильной жены, милорд добавил, не покривив душой, что сын, ко всему прочему, еще и подкаблучник.
