эх! И размер-то, куда больше подходит, чем снятые в овраге…
Спешившись, «новый сапог» приколотил к стене дома и нескольким столбам куски пергамента. И уехал, не забыв нацедить лужу прямо посреди деревенской площади.
Бертран старательно изучил оставленное послание — а что еще могли значить те куски? Вязь литир разобрать не сумел — вся его грамотность кончалась на умении нарисовать палочкой на земле свое имя. По крайней мере, мудрый Танци утверждал, что этот, старательно заученный след пьяной в жопу змеи — как раз его имя и есть.
Про Бертрана на пергаментах наверное ничего не было — по крайней мере, он не сумел разглядеть ничего похожего. Зато художник тщательно — Суи представилась на миг худая физиономия, вся в поту и прыщах, с вываленным от чрезмерного старания языком — нарисовал много всяких штук. И топор с плахой, и виселица с пустой (пока!) петлей, и дом, охваченный пламенем. Последнее удалось лучше всего — явно рисовалось с натуры. Бертран прямо таки возненавидел прыщавого рисовальщика.
— Чтоб ты глазом на кисточку упал! — пожелал Суи вслух.
Содрав один из пергаментов, Бертран сунул за пазуху, пожалев, что не удалось выдернуть пальцами мелкий гвоздик с большой расплющенной шляпкой — не пожалели ведь такую ценность! Портить же нож, он не решился. Объявление Суи задумал сохранить. Будет в городе, покажет какому знающему человеку, глядишь, сумеет прочитать, да растолковать что к чему. Вряд ли что-то неважное — на неважном топоры не вырисовывают, роняя слюни с языка.
Придя в ставший уже родным сарай, Бертран начал собираться. Сперва расстелил простынь, которую утащил — почему «утащил»? Сберег ведь от неминуемого огня! — из дома Небелей, что жили напротив давным-давно заброшенного борделя. Судя по тонкости материала, Небели сами ее из того самого борделя спасли, а потому, угрызений совести Суи не испытал ни малейших. К тому же, все Небели лежали у себя во дворе, ровненько сложенные у забора. А стало быть, все вещи их стали ничейными.
На простынь, в который раз поразившись ее тонкости, начал выкладывать заготовленные припасы. Вяленое мясо, сыр, крупа с мукой, мешочек соли, три пары шоссов — все тем же Небелям когда-то принадлежащих, запасные штаны, сверточек с тремя иголками и парой мотков ниток, два ножа, в дополнение к тому, что висел на поясе, сложенная и замотанная в промасленную холстину кольчуга (обойдется дорогой сосед, обойдется!) и много другого, не менее ценного и полезного имущества. Деньги, разумеется, он лишний раз не доставал. Лежат себе, и пусть лежат, душу греют.
— А я ведь богат! — хмыкнул Бертран, оценив разложенное. И начал запихивать все в добротный круглый мешок с двумя толстыми лямками из многократно сложенной и простеганной парусины и веревочными утяжками на боках. Тут бы, конечно, пригодился отцовский мешок, на раме из тонких, хитрым образом вымоченных и высушенных, ореховых прутьев. Он и на спине лежал куда ловчее, и сбросить его можно было двумя легкими движениями пальцев. Но ни отца, ни мешка в доме не нашлось. Очевидно, оба прятались где-то по лесам.
— И хрен с вами, — оскалился Бертран, затянув веревку на горловине мешка. Затем привязал сверху туго свернутое одеяло, повесил сбоку медный, начищенный до блеска котелок. И попробовал поднять. Получилось не очень хорошо — Суи оторвал мешок на пару ладоней от земли и тут же уронил.
— Похоже, кто-то собрался слишком много есть…
Бертран начал выбрасывать лишнее, швыряя за спину не глядя. Мешок с крупой от удара рассыпался, устлав своеобразным ковром угол сарая. Из норы высунулась крыса, принюхалась крохотным носом, зашевелила усатой мордой, розовый узловатый хвост застучал по полу, как у дракона… И тут же получила по голове, отлетела в сторону. Но крыса нисколько не обиделась. Головокружение пройдет, тошнота кончится, а кольца колбасы хватит надолго! Если, конечно, понадежнее его припрятать, чтобы ни одна сволочь из многочисленной дружной и нежно любимой семьи не нашла. Ухватив колбасу, крыса, радостно урча, утащила в темноту.
— И снова попробуем!
Облегченный мешок выглядел жалко и нелепо, напоминая почему-то, раздавленную каблуком жабу. Пришлось утягивать тесемки. Бертран накинул лямки на плечи, встал, хватаясь за стену.
— Ну так, в общем, терпимо. Приноровлюсь!
Бертран сумел пройти на дрожащих и подкашивающися ногах не больше четверти лиги — только-только последние дома Суры скрылись за холмами.
Уронив мешок в траву, Суи упал рядом, чувствуя, как разламывается спина и темнеет в глазах. Пришлось выкидывать очередную часть нужного, но безумно тяжелого добра. Бертран вытер слезы жадности, закинул жалобно хлопнувший пустотой мешок за спину и пошел по дороге. Отгоняя мысли о грядущей ночевке в лесу — солнце уже давным-давно начало сползать с неба, не удержавшись в облачной выси…
* * *
Снилась Корин. Ее лицо, волосы, тепло… Они танцевали под «ленточным деревом», и никакая сила в мире не могла помешать влюбленным. Хоть какие вилы той силе дай в руки! Бертран смотрел в сияющие глаза девушки, смеялся, тянулся с поцелуем…
— Берти, любимый мой!
Вторая часть сознания выла от боли и ненависти, понимая, что это — мимолетный сон, настолько похожий на правду, что хоть умирай, не просыпаясь…
Суи тянул до последнего, не желая возвращаться из чудесного, доброго, теплого сна к мрачному, холодному и сырому лесу бодрствования. Пришлось! Кто-то шел по тропе, болтая без остановки. Бертран прислушался.
Шли два человека. Явно городские — только житель города умудряется сломать каждую сухую ветку, что встретится по дороге, а на каждую живую — попытается напороться глазом, щекой или еще чем-то не сильно нужным. И взахлеб хвастаться всякой ерундой, типа девичьих поглаженных мяуров — будет тоже, только тот, кто живет средь каменных стен и не знает, что мяура просто так не погладишь! Да и у редкой девицы тот приживется, сочтя ее достойной сожительства. Глупости, одним словом!
Голоса приблизились.
Бертран присел к самой земле, разглядывая говорливых путешественников. Экие ужасы, расхаживают по местным лесам! Рваные, грязные, вонючие, на ногах невообразимое месиво из обрывков тряпок, невыделанных кож, перетянутых веревками и лыком. Суи не удержался, погладил свой новый сапог по голенищу — сразу видно, невезучие идут! Не попадался им на пути добротно снаряженный труп. Лиц под слоем грязи не разобрать, но голоса звонкие, парни молодые. Постарше Бертрана, но не намного. У одного в руках обожженный кол — еще кривее найти не сумел? У второго — несуразный нож с длинной, на три ладони рукоятью, могучим перекрестьем. Нечто подобное Суи видел, когда в Суру заезжала компания наемников. У одного из них, одноглазого бородача, такой висел на поясе. Целый, не обломанный чуть ли не у самой рукояти — от клинка пара ладоней осталась. Только капусту таким и рубить.
Пропустив бродяг и отложив подальше мешок — а то кто знает, как все обернется — Суи вышагнул у них за спиной. Рассек загудевший воздух топором, положил на плечо.
— Всем стоять, никому не убегать!
Ходоки аж подпрыгнули, перевернувшись в прыжке. Приземлились, напряглись, готовые, то ли сбежать, то ли кинуться. Скорее первое — только страх может заставить «оружие» дрожать столь крупной дрожью. Жаль, кольчугу не надел — а то кинутся. Перепуганные крысы опаснее горного медведя!
— Откуда? Куда? Зачем? И по какому, спрашивается, праву, ходите мимо честной деревни, не заплатив подорожную⁈
Бродяги начали переглядываться, судя по блеску в глазах, пытались выдумать сказку подостовернее. Тот, что с колом, задергал кадыком, опустил глаза:
- Мы мирные люди, господин хороший! Зла никакого никому не делаем! Идем себе, никого не трогаем! А сейчас вообще никуда не идем!
— А потом лошади пропадают. И подсвечники! — хмыкнул Бертран, покачав топор на плече. Оружие так и просило, так и визжало в уши: «Ударь! Ударь!».
Второй, тот, который с огрызком ноже-сабли молчал, смотрел настороженно. Глаза бегали, словно выбирая удобный миг. Кинуться, ударить! Хотя бы зубами в шею, если ублюдок в руках подведет. Ох, не будет добра от такого знакомства! Бертран почувствовал горечь во рту — шли бы себе и шли. Надо было седой писькой размахивать? Она-то, ведь, даже и не седая!
- Ладно! — Бертран поднял левую руку, помахал пустой ладонью. Медленно опустил топор с плеча, оперся им о землю.
Бродяги недоумевающе смотрели на него.
— Шутка не вышла! — улыбнулся Суи. — Приношу самые низкие извинения.
— Глубокие, — поморщился кольеносец. Сообразив, что никто их сейчас рубить не будет, тоже опустил кол, упер обугленным острием в тропу.
Напарник же, перехватил свой недомеч, насупился, сделавшись
