Плохие люди
Пролог
Авторы благодарят:
Сергея Лактионова
Артема Андреевского
Максима Коннова
Алексея Травникова
Сергея Павлова
Художник Александр Пополднев
У всего на свете есть свое начало и завершение. Удачное или не очень. Хорошее или не очень. Доброе, а может и злое. Или препоганое, настолько, что дальше некуда. В одной повести все живут долго и счастливо, прерываясь лишь, чтобы обмакнуть репу в плошку с медом. А в другой покойников выносят как по расписанию. В общем, всякое бывает!
Об этой истории можно с достоверностью сказать две вещи.
Первая: началась она за некоторое время до того, как Красная Королева попала в бренный и непростой мир, сотворенный Пантократором в невыразимой милости Его. А поскольку никто в точности не знал тот день и тем более час, даже сама Хель (или Хелинда, Люнна… как ее там еще именовали… в общем, скажем честно и прямо — злобная кровавая стерва), то скажем более точно — за неделю до того, как Бьярн (которого тогда не называли Белым Рыцарем, а все больше «залупочесом» и «старым дрочилой») встал против множества врагов в стенах собора святой Пайперии. По итогам коего столкновения, кончившегося победой (весьма кровавой, брызги с потолка смывали), решил, что умирать рано, но жил как-то неправильно, и вообще черти в аду для него личный котел уже полировать устали.
А вторая: хоть жмуров по ходу событий, как и положено в непростые времена, закопали столько, что иной погост мог и треснуть, началось все очень даже просто. Можно сказать — обыденно и скучно, то есть с воплей, мордобоя и женщин.
Глава 1. Раньше было лучше!
— Вали отсюда, сучий потрох, да поживее!
Крик оглушил, сбил с толку. Бертран успел только вытаращиться, да нелепо раззявить рот, как на него выплеснулось ведро помоев.
Парень шагнул назад, запнулся, упал с крыльца, чувствуя хруст. «Лишь бы кусты, а не кости!»
— Ты чего себе надумал, сволота поганая⁈
Мать Корин, старая Ганне, верещала недоколотой свиньей. За черноротой родительницей мелькала сама Корин, бледная, испуганная… До невозможности красивая даже сейчас!
Бертран, лежа на спине, пытался встать. Под руки попадались какие-то склизкие корки, что-то липкое и тягучее… Ноги скользили по мокрой земле и основательно размешанному навозу.
— Ползи отсюда, выродок! Кровиночку мою попортить хотел!
Пустое ведро полетело в голову с точностью и силой камня из требушета. Бертран увернулся в последний миг, проехался лицом все по тому же гадкому.
— Мама! — истошно закричала Корин. — Ты что делаешь⁈
— Хайло заткни, блядина порченая! — заорала мать и осеклась, поняв, что слишком громко вопит. Могут услышать, а услышав, поверить. Никто потом замуж не возьмет! И все из-за этой мерзости, что в помоях сейчас плещется!
Бертран рыцарских романов не читал (да и вообще никаких не читал, поскольку грамотой владел плохо и из всего множества сочетаний букв, умел лишь криво-косо накарябать палочкой на песке свое имя), да и вообще чуждался воинских добродетелей, будучи человеком мягким и незлобивым. И потому даже мысли не возникло, что он должен остаться с дамой сердца и защищать ее всяческими способами. Не пытаясь глянуть, что происходит за спиной, рванулся в сторону гигантским червяком. Туда, где Бертран миг назад лежал, в землю вонзились вилы. Рога деревянные, железом окованы. Хорошие вилы. Насквозь не проткнут, но все ребра переломают… Ганне действовала своим орудием с точностью и сноровкой пехотинца-ветерана, так что незадачливый любовник имел хорошие шансы недосчитаться какой-нибудь части тела.
— Берти!.. — отчаянно пискнула девушка.
Но кавалер, не дожидаясь следующего удара, собрав всю ловкость и остатки сил, юркнул в бокаж, заросли можжевельника, растущие вместо забора. Кусты росли плотно и колюче, но кое-как продраться можно было. Бертран, оставляя на колючках обрывки одежды и клочки кожи, почти успел спрятаться.
Крепкие пальцы ухватили за левую ногу, потащили из-под кустов, словно глиста из задницы. Бертран, не глядя, двинул правой. Рука Ганне разжалась, тетка отлетела в сторону, шумно грохнулась на объемный зад. Завопила, как сигнальный рог в замке:
— Ой, убил паскудник! Убил!..
— Мама! — снова завопила Корин.
Бертран, воспользовавшись замешательством, выбрался из-под коварных кустов, и в три прыжка оказался у ворот. Прыжки выходили корявыми — словно бы Ганне передавила какое сухожилие. Но в любом случае, последние пару шагов, и все, выбрался!
Бросив последний взгляд на Корин, упавшую на колени рядом с поверженной Ганне, Бертран, нелепо припадающей на ногу трусцой, понесся по улице. Не хватало еще, чтобы набежал народ с дрекольем и топорами. Кто поверит, что всего лишь на свидание позвать хотел?..
Бежать становилось сложнее. Тяжесть внутри все прибавлялась. Казалось, на спину взвалили мешок с брюквой, то и дело ее добавляя.
Бертран перешел на быстрый шаг, потом на обычный, а потом и вовсе поплелся как старый больной дед.
Что дальше⁈ Что⁈ Непонятно, но точно, ничего хорошего! Утром Ганне поднимет вой до небес. Она Бертрана никогда не переносила. Еще с детства. Поднимет вой, насочиняет всякого. А Корин подтвердит. Обязательно, подтвердит! Она матушку свою, злобную тварь, что по неведомой случайности, ее родила, любит. И боится. И поэтому всему кивать будет, чтобы та сука не выдумала! Скажут, лез сначильничать. А то и вовсе, хотел обеих зарезать, и над трупами надругаться по-городскому, пока не остыли.
Берти остановился, схватился за забор, чтобы не упасть — сердце колотилось как бешеное, того и гляди, проломит ребра, да заскачет по дороге. В глазах потемнело. Парень со стоном сполз по забору, пересчитав каждую сучковатую ветку спиной.
Все, жизнь кончилась. Вернее, кончится днем — пока Ганне до всех докричится, пока староста седыми бровями поморщит, пока отец рукой не махнет, забирай, общество, нерадивого сына, забирай! Старший порченным оказался, а младший не лучше!
Сердце чуть замедлилось. Берти задышал, тяжело, со всхлипами и присвистом, как после тяжелой болезни.
Ко двору проклятущего сиятельного рыцаря? Вот он порадуется беглецу из Суры! Обнимет, к сердцу прижмет! Потом, правда, скорее всего, медведям скормит. Или посадит в каменный мешок. Сиди, фригольдер из Суры. Сиди, пока жопа не отгниет.
Не любит рыцарь Райс жителей Суры ни в каком виде! Кроме мертвого.
В город? В Таилис? Нищенствовать, а потом сдохнуть в канаве? Кому он там нужен, ничего не умеющий, ничего не знающий… Разумников, что умеют коровам хвосты крутить, там своих хватает. Был бы Танци живой, можно было бы попытаться просквозить в стенолазы — высоты Бертран не боялся. Но Танци, плюнув за честную работу, подался на войну. И где-то там получил копье в бок. Или в глаз. Или не получил — никто точно не знал. Пропал человек, и нету его.
К монахам? К негодяям, что душат несчастную Суру, требуя ежегодную дань? Надо же, при Добром Императоре село подарило монастырю два воза турнепса и дюжину коз. Это когда было! Взяли в привычку, сволочи… Нет, человеку из Суры не место среди монахов! Со свету сживут!
Ему вообще нигде места нет. Куда ни сунься, везде смерть. Еще и помучаться придется…
Нет! К бесам все! К бесам!
Бертран подскочил, чуть не упал — снова пришлось хвататься за спасительный забор. Широко зашагал, упрямо глядя вперед, морщась от боли в ноге. Хватит! Он устал от всего этого! От всего!
Пройдя несколько дворов, и оказавшись у приоткрытой калитки, парень воровато оглянулся. Ситу уехал в Таилис, дом пустой.
Захотелось вдруг сунуть паклю в дровяник, ударить кресалом… Хоть и начало весны, а все уже сухое — безжалостное солнце выжарило всю воду. Бертран укусил себя за кисть, прогоняя дурные мысли. Ситу один из немногих в Суре хороших людей. Ни к чему оставлять у хорошего человека плохую память о себе. Кроме того, поджигателей всем миром ищут, а найдя — поступают как с конокрадами, то есть лучины в задницу забивают. Хорошо, если по одной, а если сразу связкой-фашиной? И поперек?
Не, жечь не стоит. Но веревки-то Ситу не хватится, по крайней мере, сразу.
Бертран распутал дрожащими пальцами туго затянутые узлы, споро сбухтовал — не забылись уроки бедняги Танци, повесил на плечо.
