и медленно, словно в холодную воду, вошел в гущу крапивы. Он не кричал, только сквозь плотно сжатые побелевшие губы вырывались звуки, похожие на гудение огромной мухи.
Вот и луг. Пузырем надувалась на спине незаправленная рубашка. Кувыркаясь, скатился Лешка с крутого берега.
Увлеченный хорошим ловом, ничего не заметил Иван Иванович. Ловко отщипнул кусочек хлеба, насадил на крючок, плюнул для верности и легко забросил удочку.
Тяжело дыша, Лешка подошел к ведерку. В нем было черно от рыбы. Пуская пузыри, высовывались вверх рыбьи головы и жадно хватали ртом воздух, совсем как тогда, в проруби. Лешке казалось, что они говорили: «Предатель ты, Лешка!»
Дачник ловко подсек — дугой изогнулось удилище, и, ослепительно блестя чешуей, выскочила из воды крупная плотвица и забилась в его руках.
— Вы что!.. — еле переведя дыхание, выкрикнул Лешка.
Увидев его, смутился Иван Иванович, но попытался скрыть это и с неестественной непринужденностью сказал:
— Я же обещал, что всю твою ученую рыбу…
Трепыхнулась в его руках плотвица и выскользнула, подпрыгивая, заплясала по берегу. Еще не остывший от азарта, Иван Иванович, боясь упустить добычу, упал на плотвицу, не жалея белой рубашки, обеими руками сгреб ее вместе с травой.
— Ишь какая шустрая!.. Мы тебя немного успокоим! — и надавил большим пальцем на жабры.
Беспомощно задергался хвост плотвицы, широко раскрыла она рот, словно беззвучно кричала или хотела проглотить что-то большое.
— Гад! — не помня себя от боли и гнева, Лешка схватил ведро и с ходу швырнул его в реку.
Ослепительным веером брызнула из него рыба.
Радостно вздохнул Лешка и не сразу почувствовал, как цепкие руки схватили его уши. Крича от боли, вывернулся он и сильно толкнул Ивана Ивановича головой в живот. Нелепо взмахнув руками, тот плюхнулся в воду.
Лешка испуганно прижал ладонь ко рту — он и сам не ожидал такого, и бегом припустился к деревне.
…Лешкины уши горели. Он уже не плакал, а только вздрагивал всем телом. На левой руке вздулся багровый рубец — один раз отец промахнулся и ремень со свистом опустился на нее.
Изловчившись, Лешка укусил отца за ногу. От неожиданности тот опустил руку, и Лешка кубарем выкатился из дома, едва не сбив мать. Вытирая руки о фартук, она шла из сарая.
В темном проеме загремели кирзовые сапоги отца, со звоном упало и покатилось пустое ведро.
Раскинув руки, Лешкина мать загородила дорогу.
— Не пущу!
Выбежал Лешка на улицу и затравленно осмотрелся. Неподалеку стояли мальчишки. Встречаться с ними сейчас не хотелось, и Лешка попятился к изгороди, боком нырнул за угол и перелез через забор. Под прикрытием лопухов он пробрался к сараю и по лестнице забрался на чердак, где лежало свежее шуршащее сено.
Шмыгнув носом, Лешка опустился на опрокинутый ящик. И тут же тысячи иголок впились в тело. Вскрикнув от боли, он мгновенно распрямился. Смахнул набежавшие слезы, осторожно лег животом на сено и раздвинул доски — через образовавшуюся щель хорошо просматривался весь двор.
Возле чугунка с водой стайкой собрались цыплята. Молодой петушок сидел на его кромке и пил, смешно запрокидывая голову.
Из дверей терраски вышел Иван Иванович. Положив колбасу на кусок хлеба, прошелся по двору. Голодные цыплята с писком побежали за ним. Кусочками отламывал он хлеб и кидал, с улыбкой наблюдая, как цыплята бросались в драку за каждый кусочек, мгновенно расщипывая его на крошки.
Лешкина мать высыпала из фартука желтое зерно, и цыплята вперегонки устремились к ней.
— Анна Васильевна, красный закат к похолоданию? — как ни в чем не бывало спросил Иван Иванович, дожевывая колбасу. По его лицу было видно, что настроение у него отличное и он склонен поболтать.
— К перемене погоды, — не очень-то дружелюбно ответила Лешкина мать.
— А какая же завтра погода будет?
— Какая будет, завтра и увидим. — Анна Васильевна встряхнула фартук, высыпая застрявшие в складках зернышки, и быстро ушла в дом.
До самого позднего вечера пролежал Лешка на чердаке. А когда стемнело, заскрипела лестница под чьими-то шагами. В квадратном проеме показалась голова матери.
— Леш! — тихо позвала мать. — Спустись, парного молочка попей.
— Не хочу, — тихо, но твердо отказался Лешка.
— Спустись, Леш. Отец, поди, тебя ждет. Сидит за столом, молчит… — голос матери дрогнул. — Сама не знаю, чего с ним. К дачнику ходил, а вроде трезвый пришел. К ужину не притронулся. Сидит. Молчит… Спустился бы, Леша, а?
— Ладно уж. Сейчас, — примирительно ответил Лешка.
Стоило ему подняться, как боль снова сопровождала каждое его движение. И он невесело подумал, что парное молоко ему придется пить стоя.
Боком скользнул он в дверь. Отец даже не повернулся на Лешкины шаги, и тот на цыпочках прошел к столу. Потянулся за коричневой кринкой, отполированные бока которой поблескивали в свете неяркой лампочки, но отец опередил его. Взяв кринку двумя пальцами за горлышко, он налил в кружку так полно, что, как ни осторожничал Лешка, все же на столе остался белый ручеек.
Отец так и не притронулся к еде. Несколько раз пытался заговорить с Лешкой, но то ли нужных слов не находил, то ли не решался. Вертел в нескладных руках алюминиевую кружку и старался не смотреть на сына, потому что при каждом взгляде Лешка замирал, его рука с хлебом останавливалась на полпути. От этого отцу было еще тяжелее.
Утром отец разбудил Лешку в шесть часов и негромко сказал:
— Ты это, Леш, на полке буханку хлеба возьми. Надо, возьми еще… Дачник-то съезжать грозится. А я не держу. Шут с ними, с деньгами-то!
Не успел Лешка проморгаться — слипшиеся ресницы, словно смазанные клеем, цеплялись друг за друга, как отец уже вышел, задел головой о притолоку и весело чертыхнулся. Лешка слышал, как зашуршали по песку шины велосипеда, на неглубокой канавке возле ворот палисадника мелодично тренькнул звонок.
Весь сон как рукой сняло. Радостный, Лешка очистил буханку от корок, полил анисовыми каплями, смял хлеб — получился увесистый шар. Словно мяч, перебросил его Лешка из одной руки в другую.
«То-то обрадуются!.. То-то праздник будет!» — ликовал Лешка.
Холодная роса обжигала ноги, и на лугу оставались черные, словно пробоины в тонком льду, следы. Прибежал Лешка к своему месту. Красноперые плотвицы кругами плавали в тростнике, заглатывали тонкие молодые травинки, словно нанизывались на них. Если какая-нибудь муха или мошка падала в воду, плотвицы поднимались вверх и, тяжело всплеснув хвостом, высовывали жадно раскрытые рты. «Сейчас, сейчас…» Дрожащими от волнения руками отломил Лешка кусочек хлеба и бросил в середину прогалины.
Крупная
