class="p1">— Когда в садик приходил. Он в прошлом году забыл, а в этом сказал, что не забудет. Он снова про меня забыл? Он старенький, не помнит? Или его сани застряли? Но у нас чистили снег. Я сам проверял.
Звук «эр» пацан выговаривает. Но Ромка в детях не разбирается совсем, даже приблизительный возраст прикинуть не в состоянии. Но раз так свято верит в существование бородатого деда с красным мешком подарков, то года четыре, не больше.
— Застрял, — поймал растерянный секретарь детскую подсказку и отпустил ни в чем не повинные жалюзи.
Даже отвернулся от окна, прижался к подоконнику и поймал внимательный взгляд Жени. Долго его не вынеся, спустился к ее пальцам, которые застряли на только на половину очищенном мандарине.
— Как тебя зовут?
— Тихон.
— Слушай, Тихон, позови-ка к телефону маму.
— У меня мамы нет. Она умерла. Они не говорят мне, но я знаю. И Миша так говорит. Если бы она была жива, она бы ко мне уже приехала.
Ромка слез с подоконника, сделал шаг к обеденному столу, но не дошел, остановился, переложил телефон из вспотевшей ладони в другую, но и та оказалась отчего-то мокрой.
— А папа у тебя есть?
Ромка успел испугаться, что ему из детдома случайно позвонили. Ну правильно, нормальный ребенок звонить не будет… За него это сделают родители… Хотя, постой… Он же про садик сказал… А вдруг детдомовцы тоже в садик ходят?
— Он спит.
Пацан ответил сразу, без пауз на размышление. Это в Ромкиной голове скорость мысли соперничала со скоростью света. Он и глаза прикрыл от волнения, а, может, в них просто потемнело. Но сейчас успокоился. Папа спит. В восемь вечера. Пьяный? Ну, наверное… Вот и Дед Мороз к ним в дом поэтому не приходит. Не выносит водочных паров.
— А бабушка есть? — спросил с надеждой.
Пора попросить кого-нибудь из взрослых успокоить разволновавшегося малыша.
— Я один. Сестра не пришла еще. Она говорит, что Дед Мороз пришлет птичку, и она положит подарок под дверь. Но его украдут. Обязательно украдут. Миша рассказал, как ему лего купили, а его украли…
— Послушай, Тихон…
Но Тихон не слушал, он говорил…
— Я машинку с пультом попросил, а Соня куклу. Обязательно в платье. Красивом. Ее точно украдут.
— Соню?
— Куклу… Птичка не должна оставлять куклу под дверью.
— Не оставит…
А ведь действительно не оставит. Может, и подарков никаких нет. Ну написал пацан записку, но не факт, что папа ее прочитал и выполнил. Такой папа… Может, и маму еще пришиб… Хотя тогда бы ему детей не оставили, еще и двух… Может, из-за смерти жены запил? Да какая разница?!
— Слушай, Тихон. Ты завтра дома будешь?
Ну чего спрашивает? Не его же дело… Но тело почему-то оказалось у стола, самостоятельно село на стул и нашло оставленный теткой блокнотик и ручку. Еще одна записка для Деда Мороза. Накладная… Расходы он берет на себя.
— Буду, — ответил между тем пацан. — И Соня будет.
— Отлично, что и Соня будет. Вот я нашел вас в списке. Тихон и Соня, — Ромка вывел имена красивым, но немного печатным почерком. — Ты адрес свой знаешь? А то тут название улицы затерлось. Вот Дед Мороз и не добрался до вас. Ну… Я записываю. И номер квартиры… Да, семьдесят восьмая, записал. Жди завтра Деда Мороза. Папе ни слова, понял? Потому что это наша тайна. Даешь мне честное новогоднее слово, даешь? Да, понял… В платье. Будет в платье. Но ты запомнил, что взрослым про Деда Мороза говорить нельзя. И Соне нельзя. Никому нельзя. Иначе его олени заблудятся. Ты меня понял? Ну вот и отлично. Давай… Тебе уже спать пора. Да, стишок обязательно расскажи. Дедушка очень любит стишки.
— Рома, ты офонарел? — открыла рот Женя, как только племянник прикрыл телефоном исписанный листок.
Вернее будет сказать, открыла рот еще шире, потому что челюсть у хозяйки упала еще в середине Ромкиного монолога, когда до Жени начало доходить, что ее ненормальный племянник надумал сделать.
— А что ты мне предлагаешь? Послать ребенка лесом? Зимним?
— Это не твой ребенок.
— Чужих детей не бывает. Не ты ли говорила? Я тебе кто?
— Сын моего брата вообще-то. А не чужой.
— Но не твой ведь. А мамой я хотел звать тебя, — Ромка постучал указательным пальцем по столу. — Да я не знаю, что бы со мной было, если бы птичка хоть раз не унесла записку…
— Но она унесла, — Женя навалилась на стол и уставилась в блестящие глаза племянника. — Думай логически. Иначе бы этот Тихон не ждал подарка. А? Вот чего ты лезешь? Скажи мне! Чего?
А Рома не отвечал. Просто смотрел тетке в глаза. Женя не выдержала пронзительного взгляда, опустила глаза к мандарину, который принялась нервно дочищать, а потом сунула его племяннику прямо в рот. Точно кляп. А Ромка и не собирался отвечать, он действительно хотел мандарин и просто предугадал намерение тетки — открыл рот. Во рту пересохло, и руки наконец высохли, поэтому Ромка решил не пачкаться липким соком, а зажевать мандаринку целиком, как давно в детстве вареное яйцо. Не любил сваренное вкрутую, но мать заставляла есть, и ему казалось, что если заглотить за раз, будет не так противно. Мандарин не яйцо, он сладкий. И все же сладко только во рту, а на душе — противненько. Не кранты, конечно, а так, подташнивает… Что тоже неприятно.
— Просто так, — ответил Ромка, когда их взгляды снова встретились. — В крайнем случае будет две куклы и две машинки. Подарков много не бывает. Особенно в Новый год. Но я не могу допустить, чтобы у детей подарков вообще не было. Он, — Рома поднял указательный палец к потолку, — смотрит сейчас на меня, на своего секретаря. Как там в поговорке говорится, назвался груздем… Лучше скажи, где тридцать первого можно костюм Деда Мороза достать?
— А мне откуда знать? Я что, бюро советов? У Гугла своего спрашивай!
Пришлось мыть руки — на кухне, в ванную не пошел. Уселся обратно за стол и пока шарился на онлайн-барахолке, все поглядывал на листок, а потом, точно испугавшись, что тетка выкинет адрес, свернул листок до восьмушки и, привстав, спрятал в задний карман джинсов. Женя лишь головой покачала, решив в этот раз ничего не говорить. Как говорится, все сказано…
— Рома, обещай не нарываться? — снова поймала она его настороженный взгляд.
— В плане? — явно ведь нарочно пробасил ей в ответ.
— Ну… — протянула Женя и, тяжело вздохнув, закончила: — Не ломиться в квартиру, если тебя не захотят впустить.
— А почему меня не