на это смотрел
И чуть-чуть улыбался.
(2021)
«Я помню квартиру твою на окраине города…»
Я помню квартиру твою на окраине города:
от метро на автобусе — час на дорогу минимум.
Такая уютная, но захламлённая комната,
и небо стекает на лоджию синее-синее.
Мы, рты разевая окнам, курили без палева,
на все замки закрывались от мира, родителей.
Совсем не помню, когда стали теми, кем стали
мы, образумились, закостенели и не увидели,
как вдруг обросли знакомствами и разговорами,
как стало молчание комнат мутным и вязким.
У тебя вечно гости, будто они беспризорные,
густая масса, никчёмное серое мясо.
И нечем дышать в накуренной тесной хате —
не глядя пускаешь в дом разношёрстных вельмож.
Учили не открывать незнакомым дядям,
теперь к тебе ходят те, кого не зовёшь.
На кухне торчат пожиратели тортов и времени,
не тяготит бестолковый шум на репите.
Сейчас у тебя постоянно распахнуты двери,
только мне почему-то не хочется заходить.
(2021)
«Время вьётся спиралью…»
Время вьётся спиралью,
голодной змеёй. Ему
ничего неизвестно
об осени и зиме,
о часах и минутах —
названия раздают
люди,
чтобы просто остаться
в своем уме.
Объяснять, что такое жизнь,
почему она
разделяется смертью
на множество мелких смут.
Почему пелена не спадает,
где дно у дна,
какова цена у соблазна,
чем шутит плут.
Замыкает круг
по накатанной счётчик дней.
Сердце вторит,
только б не встретиться с тишиной:
там чудовища бродят,
ждут любопытных во мгле.
А тех, кто смелей,
молча ведут за собой.
За пределами комнаты
вязкое ничего.
По-другому — всё,
чего не увидит глаз.
Что ты будешь делать,
коль окажешься черновиком?
Помолись за то,
что Бог забыл и не спас.
Возвращение в ноль,
упрощение до нуля.
Шопенгауэр, Ницше,
Сартр и Кьеркегор,
Тот, кто хочет понять —
шастает по углям.
Остальным —
точно подобранный эгрегор.
Есть закрытая комната,
ты в ней — нелепый дурак.
И тебе по условию
большего не дано.
Но можно наполнить её
высшим замыслом так,
чтобы разорвало.
(2021)
«Летний ливень — сродни откровению…»
Летний ливень — сродни откровению,
вскрытому абсцессу,
отчаянию, что льётся из глаз.
Со смирением глотаешь
тёплый ватный воздух, задохнуться боясь,
но ветер усиливается.
А когда откуда-то сверху
стеклянные ручьи
тянутся сотнями нитей вниз
и бьются о землю, звеня,
ты стоишь под навесом
и борешься с желанием
встать посреди улицы и подставить лицо,
чтобы его пронзили
хрустальные острия.
Чтобы звонкие капли лопались
у тебя на плечах и темени.
Умыться,
смыть всю пропитавшую тебя пыль,
будто ты сам уже состоишь из пыли.
Но рядом стоят другие,
и они ждут, когда всё закончится,
чтобы на пятках через лужи
попрыгать на работу с перекура
или домой смотреть кино с чаем.
А ещё новый костюм,
с которым неизвестно, что будет,
но заранее жалко.
И хлюпающие кроссовки,
не дай бог кожаные —
тоже так себе перспектива.
Пока слушаешь грохот из преисподней туч,
у какой-нибудь старушки,
которая больше года видит улицу
только через окно,
барахлит телевизор на канале культура,
и поднимается давление.
Спускается безбровый парниша
с пятого этажа
и видит в панорамном окне
из аквариума онкоцентра,
как снаружи все кривится —
и от этого ещё острее чувствуется
граница раздела сред.
Тихая школьница на первой парте
глядит во двор из кабинета биологии,
ещё не зная, что Паша,
во имя которого пишутся стихи и письма,
пошлёт ее нахер на перемене.
И ты стоишь.
И я стою.
И мы боимся выйти и смыть с себя
хотя бы частично,
хотя бы на сегодня
боль мира,
которой нет предела.
(2021)
