нас самыми добрыми людьми на свете.
— Может быть, на сегодня хватит?—спросил я осторожно и с тревогой подумал, что у Лильки кончик носа совсем посинел. — А то, чего доброго, на второй заход не останется. Отведем всех собак, а потом будем сидеть на бобах.
Гурик, мотнув головой, уверил, что собак хватит на всю нашу жизнь.
— Еще парочку-другую прихватим, а тогда посмотрим. Вон, смотри, пес сидит, скучает. Не знает, чем заняться. Сейчас мы его растормошим.
У стены «Гастронома» сидел худой лохматый пес. Он был бородат, черен и лишь на груди белело пятно в виде нагрудника.
— Вот это сила! — обрадовался Гурик. — За такого, пожалуй, без разговоров десятку дадут! Ты как думаешь, Юрка? А? Вот бродяга!
Мы все трое присели на корточки перед псом. Лилька, шмыгнув носом, положила перед ним свою последнюю котлету и вздохнула. Пес поглядел на котлету одним глазом, потом другим, посмотрел на нас по очереди — и котлеты не взял.
— Подумаешь, гордый какой нашелся! — возмутился Гурик.
— Не ругайся, — заступилась за пса Лилька и, сняв варежку, погладила его между ушей. — Он скучает. Наверное, плачет про себя, может, потерял хозяина, как Каштанка, мы недавно в классе читали.
— Ну уж на Каштанку он никак не похож!—возразил со смехом Гурик.—А вот Бродягой его можно назвать! Правда, Юрка? Подходит ему эта кличка?
— Факт! — согласился я.
Пес поднялся, вильнул хвостом. Потом потянулся к Лильке, обнюхал рукав ее пальто и лизнул руку. Он без всякой приманки тронулся за нами. Очевидно, ему была нужна совсем не еда, а что-то другое. Может быть, он и в самом деле скучал, как сказала Лилька.
Между тем, пока мы возились с нашим Бродягой, пока сидели перед ним, как перед важной персоной, остальные собаки разбежались неизвестно куда. Гурик сильно огорчился и заявил, что у него отпала охота вести одну собаку.
— Над нами просто будут там смеяться. Да, может, он и больной чем-нибудь, не стал ведь есть.
— И совсем не больной, — возразила Лилька. — Просто у него такой характер. А ты обрадовался, думаешь, что твои несчастные котлеты так и нужны всем собакам. Может, его и получше кормили. Или просто он не ест мяса.
Гурик надулся и замолчал.
К нашему великому удивлению, мы не смогли отделаться от Бродяги, нарочно прошли несколько улиц, думая, что он отстанет. А он шел и шел следом.
Гурик забеспокоился.
— Не водить же нам его весь день по городу, — сказал он сердито. — Что мы — гастролеры какие-нибудь?
— Я уже не могу, я замерзла, — чуть не плача, призналась Лилька. — Пойдем, Юрастик, домой, мама, наверное, пришла, а его...
Она глянула на Бродягу, потом на меня, и я сразу догадался, что взбрело ей в голову. Я и сам уже раздумывал— не приютить ли нам бездомного пса. Он с каждой минутой нравился мне все больше и больше. Но как посмотрит на это мама? Определенно попрет нас из дому вместе с Бродягой.
А Бродяга стоял рядом с Лилькой и, помахивая хвостом, жался к ее ногам. Может быть, он догадывался, о чем идет у нас разговор? Кто его знает, о чем он думал! Молчит, поглядывая на нас, переступает с одной лапы на другую.
Не оставлять же пса на таком морозе!
Я очень надеялся, что мама с бабушкой еще не вернулись и нам с Лилькой удастся спрятать Бродягу на кухне за шкафом. Гурик обещался нам помочь, если пес заупрямится и не захочет идти к нам в дом.
— Нет, он обязательно пойдет, — уверенно говорила Лилька, потирая нос. — Он очень умный, даже умнее, чем некоторые мальчишки.
Гурик не обратил внимания на ее слова. Разве мало глупых мальчишек на свете, на которых намекала Лилька?
Когда мы подошли к калитке и приоткрыли ее, то сразу примолкли. Мама была во дворе и колола дрова. Мы прикрыли калитку, стали совещаться. Нечего было и думать проскочить с собакой в квартиру.
— А я знаю, что делать, — сказала повеселевшая Лилька.— Пусть Гурик подержит сейчас Бродягу, а ты, Юрка, беги домой, посмотри, на кухне или нет бабушка, а я займу маму разговором. А потом...
Мы опять заглянули во двор. Мама стояла к нам спиной. Она как раз в эту минуту занесла над головой колун и собиралась ударить им по толстому сучковатому кругляшу. Вот она с размаху опустила колун, но, промахнувшись, угодила на самый край полена. Щепки брызнули в разные стороны, а полено так и не раскололось. Мама с досадой пнула кругляш ногой и обернулась. Я сразу догадался, что она здорово измучилась — шаль сползла ей на затылок, а волосы на висках совсем побелели, закудрявились.
— Что это такое? — вскрикнула мама, увидя нас.— Господи! И где вас только целый день носило? Вместо того, чтобы помочь матери, этот мальчишка болтается по улицам с утра до вечера и таскает за собой малое дитё!
Она устало подошла к Лильке и даже затряслась от испуга.
— Сейчас же в комнату! — закричала она не своим голосом, будто случилось что-нибудь ужасное. — Девчонка отморозила щеки. И у самого уши побелели. Я кому сказала? Марш домой!
— Лучше иди сама. А я наколю дров. Ты всегда вот так кричишь, а не скажешь, что тебе нужны дрова. Могла бы попросить дядю Дему или сказать мне, чем кричать попусту. Он в прошлый раз тебе предлагал ведь наколоть, и никто не виноват, сама отказалась.
— Поговори у меня!—уже тише прикрикнула мама.— Тоже мне, нашлись дровоколы. Сначала ототри свои уши снегом.
— Хорошо, — сказал я, стараясь держаться бодро. — Я ототру уши, а со двора все равно не уйду, пока не наколю тебе дров. А если ты будешь ругаться, то отправлюсь опять на улицу и не приду до ночи.
Мама обозвала меня самым упрямым мальчишкой на свете, смягчилась и разрешила расколоть два полена.
Она перестала ворчать и подтолкнула Лильку к крыльцу. Я, поплевав на ладони, занес над головой колун, как это делала мама, и вдруг мои руки дрогнули, остановились на полпути, а сердце замерло. Над высокой поленницей показалась сначала серая барашковая шапка, потом круглое румяное лицо с вытаращенными глазами, мелькнул шарф попугаечного цвета в желтую и красную клетки. Мама забыла о Лильке, выпустила ее руку и приподнялась на цыпочки, стараясь разглядеть:
