— Потерпи, Авдей! Через полчаса будем на месте.
По ходу движения возник и ухнул в небытие рекламный щит. АЗС Neste. И жирно выделенные цифры. Сергей обратил красноречивый взгляд на однополчанина, но Сомов был неумолим.
— Нет, Серега… Нет. Понимаешь?
— Какая разница? — процедил сквозь зубы Авдеев.
Погруженный в тягостное состояние, он не заметил узкую полоску одноколейки, уходящую в темноту леса. Сомов включил полный привод, дизельный движок утробно загудел. Колея была глубокой, местами возникали ямы, покрытые тонкой коркой льда, старый внедорожник уверенно пробирался вперед, рессоры жалобно постанывали на ухабах. Лес распростер над людьми свои могучие руки, их окутали запахи — яркий аромат лесной хвои, талой воды, лежалого в тенистых прогалинах снежного крошева. Полумгла лесной чащи завораживала, вокруг царила удивительная, первозданная тишина, которая бывает на изломе времен года, в канун пробуждения природы. Сергей опустил ветровое стекло, вдохнул кружащий голову лесной воздух. Похмелье неожиданно ослабло, выпустив жертву из своих липких объятий.
— Как у Господа в ладонях… — невнятно пробормотал он.
Сомов посмотрел на друга, жесткие черты лица смягчились. Он припарковал внедорожник у железных ворот, распахнул калитку.
— Добро пожаловать!
Баня была натоплена на совесть. Потрескивали дрова в печке, смола закипала на сосновой коре, жаром полыхало в парной. Сомов обхаживал друга двумя вениками, как заправский парильщик. Десять — пятнадцать минут — парение, двадцать минут — перерыв. Друзья парились с молчаливым ожесточением, в промежутках опивались терпким и сладким квасом домашнего приготовления. Спустя полтора часа Сомов, шумно отдуваясь, скомандовал:
— Полчасика перекур!
Они вышли на улицу, сели на скамейку и слушали оглушающее лесное безмолвие. Лужайку перед домом заливало апрельским солнцем, здесь снег растаял, кое-где пробивались зеленые ростки. Издалека прилетел гул электрички, на пригреве темнела лужица, в воде полоскалась серая птичка с оранжевым хохолком на темечке. Птица опасливо косила на людей черным глазом, но улетать не собиралась.
— Говорят, эта зараза чаще бывает у блондинок, — прервал паузу Сергей. Он смотрел в пустоту, белый шрам на скуле побагровел от прилившей крови. Запой высушил подкожный жир на теле, мускулатура проступала рельефно, как в анатомическом музее.
Сомов молчал.
— И слово-то какое красивое — меланома! — Сергей стиснул кулаки, на заросших седой щетиной скулах заиграли желваки. — Она любила загорать, понимаешь, Сом?! — Он с силой ударил кулаком по скамье, охнуло твердое дерево. — Говорила, это типа сексуально!
Сомов продолжал молчать, хорошо понимая, что другу надо выговориться. Ярость полезнее отчаяния. Сергей помолчал, а затем, каким-то удивленным, немного растерянным тоном проговорил:
— Дурацкая родинка! Понимаешь?! Маленькая темная родинка на спине! Такую и не заметишь сразу…
Поднялся ветер, загудели корабельные сосны. Виталик опустил руку на плечо товарища.
— Перерыв закончен! Айда в парную, пока жар не ушел…
Они парились до четырех часов дня, а в завершение ныряли в пруд, разбив тонкую корку льда на его поверхности. Сомов заставил Авдеева побриться, дал свой спортивный костюм. Вечером приехал на старенькой «Ниве» старинный друг Сомова, священник отец Арсений. Мужчины разожгли мангал, на решетке шипело свежее мясо, тлели алые угольки. Весной рано темнеет в северных широтах, они засиделись допоздна. Угли погасли, лишь кое-где таинственно светились алые огоньки, как глаза демонов, жадно следящие за людьми из седого пепелища, бывшего совсем недавно яростным пламенем. Арсений пошевелил палкой уголья.
— Один умный человек сказал, — тихо проговорил он. — Грех — дрова, а смерть — огонь. В чем смерть находила пищу, то и пожирала…
— Ей было сорок, батюшка! — Сергей, как завороженный, смотрел на мерцающие огни костра. — Всего сорок лет!
— В глубине души никто не верит в собственную смерть, — улыбнулся Арсений. — Даже вы, люди, видевшие ее много раз, смотревшие в ее оскаленную пасть. И что странно… Для вас, мужчин войны, смерть на поле брани выглядит естественной, а мирная кончина в своей постели кажется несправедливой и абсурдной.
Сергей внимательно слушал, пораженный точностью формулировки.
— Если бы Жанна погибла, поднося тебе патроны, Сергей, ты бы воспринял это иначе, чем сейчас, — продолжал Арсений. — Получается, что мы сами диктуем Господу условия нашей жизни и смерти. Будто сценарий пишем. Допустим, Создатель примет наш сценарий. Что тогда мы закажем следующим пунктом? — спросил священник и тотчас ответил сам: — Вечную жизнь и молодость для нас и наших близких!
Отец Арсений уехал, когда уже стемнело. Двадцать два часа пятнадцать минут, автоматически отметил Сергей, прощаясь со священником.
— Без Господа и жить трудно, и умирать страшно! — сказал Арсений на прощание, обняв Авдеева.
Друзья еще посидели немного, слушая волшебный гомон ночного леса, и отправились спать. Эту ночь Сергей спал тихо и спокойно. Без сновидений.
4
Припаркованный «ниссан-микро» небесно-голубого цвета был обнаружен в пригороде Тель-Авива, в городе Яффо. Автомобиль стоял между мусорными баками. Натасканная на поиск взрывных устройств служебная собака повела себя необычно. Овчарка припала брюхом к земле, жалобно скулила, а когда инструктор прикрикнул на пса, тот оскалил желтые клыки, поднял черную морду к небу и тоскливо завыл. Дверца автомобиля была приоткрыта, изнутри пахло чем-то сладким, в сумраке надвигающегося вечера было видно растекшееся черное пятно на земле — со стороны пассажирского сиденья. Овчарка зашлась яростным лаем…
В это самое время в центральной больнице Ихилов врачи сражались за жизнь тридцатишестилетнего Михаила Сайкина. При введении катетера в артерию у больного началась экстрасистолия, приведшая к фибрилляции предсердий. Обычно пароксизм мерцательной аритмии сравнительно легко купировался, однако введение антикоагулянтов привело к аллергической реакции, хотя предварительный тест на аллергию таковой не выявил. Опытные врачи недоумевали: молодой мужчина, регулярно проходивший медицинское обследование, демонстрировал состояние здоровья, характерное для пожилого человека!
После тщательного обследования автомобиля было принято решение проникнуть в салон «ниссана». Машина числилась в реестре фирмы «Херц» города Иерусалима. Сотрудник, оформлявший страховку, в настоящий момент находился в больнице с приступом острого панкреатита, дежурная пункта проката не смогла дать внятного объяснения, по какой причине автомобиль не был зарегистрирован надлежащим образом. Офицер приблизился к брошенной машине, осторожно распахнул заднюю дверцу и тотчас согнулся в приступе рвоты…
* * *
Семен Лифшиц был похож на французского актера Жана Поля Бельмондо, перешагнувшего пятидесятилетний юбилей. Расплющенный нос, следствие многолетних занятий боксом, насмешливые зеленые глаза, большие губы и накачанный торс. Большую часть жизни Лифшиц проработал тренером по боксу, в юности дважды побеждал на чемпионате Украины, выступал в среднем весе. Он родился и вырос в Одессе, репатриация в Израиль была затеей жены. «Стареть надо среди своих, Сема!» — любила она повторять как мантру. Каких, мать вашу, своих?! Лифшиц считал себя советским человеком, а раскол страны в девяностые годы воспринял как личную драму.
