время я видел его — даже теперь он плавно, но неумолимо догонял нас — а потом он рванулся вперёд в отчаянном рывке, на мгновение слившись в сияющую полосу.
Но секундой раньше мы успели.
Конь легко и непринужденно замедлил бег, пошл по кругу и остановился. Я сполз на родную землю и рухнул на траву у дороги. Только теперь я понял, как же я устал.
Волк С Тысячей Морд лежал недалеко, шагах в десяти от меня, по ту сторону пограничного столба, и тяжело дышал.
— Это нечестно, — спустя какое-то время прохрипел он. — Это нечестно. Пригласи меня.
Я поднял голову и рассмеялся.
— Ну я же пригласил тебя в свои владения, — обиженно сказал он.
Я покачал головой.
— Нет, Волк, — на своей земле я имел силу не именовать его полным титулом, чего не мог за её пределами; — я тебя никогда не приглашу. Можешь бегать взад и вперёд по транзитной дороге, сколько хочешь. Она прорезает мои земли западнее, и все имеют право ездить по ней, не ступая на обочину.
Волк устало отмахнулся лапой. Рваный и грязный халат на нём, бывший когда-то золотым, оказывается, был расшит серебряными розочками — я только сейчас заметил.
— Ладно, чего уж там. Посадишь его в тени, и поливай почаще. Рядом можешь зажечь свечу.
— Так ты признаёшь проигрыш? — спросил я, перевернувшись на живот.
— Ну ты же его довёз, — Волк почесал лапой под рёбрами. — А я ещё один выращу; лет через десять. Покажешь мне его ещё раз, перед тем как уйти.
— Конечно.
Я подумал о всей нашей гонке. Второй раз я бы такого не хотел.
— Слушай, а сколько ты заплатил Сестричкам? — спросил я его.
Он усмехнулся:
— Я просто перепрыгнул их дурацкую речку.
Я засмеялся.
— Ладно; а что ты сделал с Хлодвигом?
— С кем? — Волк нахмурил лоб, явно не понимая, о чём я.
— Ну, с драконобойцем. Такой верзила в латах, что поджидал тебя недалеко от Поля Вод.
— А, этот Хлодвиг? Вот не думал, что ты его знаешь! — удивился Волк С Тысячей Морд. — Так его там не было. Я видел его последний раз в прошлом году.
Я помолчал.
— А что, ты его нанял, что ли? — спросил Волк.
— Угу. У него теперь та фора на убийство, что у меня оставалась. Ну, твоя, в смысле.
Волк снова усмехнулся.
— Встречу его, верну на исходные позиции.
— У него клинок метра полтора, — предупредил я.
— Засуну ему в какое-нибудь естественное отверстие, — пообещал Волк, улыбаясь.
Я поднялся на ноги. Солнце уходило в дымку, и начинало вечереть.
— Смотри, — сказал я, снимая с хрусталя чехол. Самый Красивый Цветок засиял мягким светом. Волк С Тысячью Морд какое-то время смотрел на него, потом вздохнул и опустил голову.
— Передавай привет, — сказал он, поднялся на четыре лапы, и, попрощавшись, ускакал.
Мы с Конём остались одни. Отсюда до дома было ещё миль десять. Я снова сел в седло, и мы поехали домой.
Пели соловьи в тёмной листве, где-то шумел ручей, полевые колокольчики цвели у обочин. Дорога по родной земле, без спешки и драк, была просто наслаждением. Я улыбался.
Я подъехал к моему двухэтажному дому, когда уже начало темнеть. Я не знал, спит ли Эми или уже проснулась (когда я уезжал, она спала, заснув, может быть, на неделю. Это иногда с ней бывало).
Она встретила меня, стоя в дверях и улыбаясь. Моя Эми.
— Привет, милый! — сказала она мне. — Я проснулась, а тебя не было. Я тебя ждала.
«Сие Всадник, — сказано в книге обо мне. — Он счастлив, ибо его всегда ждут дома. Числа же ему безразличны».
— Привет, любимая, — сказал я; — кажется, я нашёл, что поставить в ту терракотовую вазу у лестницы.
— Правда? Как хорошо! А я уж собиралась её убрать!
Я наконец слез на землю, и мы поцеловались.
— Посмотри, — сказал я, снимая чехол с футляра с цветком. — Правда, красиво?
— Ой, — сказала Эми своим бархатным голосом, — милый, это же наверное самый красивый цветок в мире!
— Угадала, — сказал я, беря её за руку. Я оглянулся. Конь уже ушёл на свой любимый луг за левым крылом дома, чтобы отдыхать и валяться по траве. — Потом посадим его в саду. А пока пускай постоит в доме. Только налей в вазу воды и зажги рядом свечу.
— Я тебя люблю! — сказала она, и мы вошли в дом. И прежде чем задвинуть дубовый засов на шершавой деревянной двери, сквозь прозрачный витраж я увидел, как первые звёзды на сиреневом небе, как и всегда, складываются в её имя.