ждать не стоит, а значит, необходимо рассчитывать только на имеющиеся силы. Армия султана Аль-Адиля, не только не разгромленная, но еще более воодушевленная, чем несколько месяцев назад, стягивается к Дамаску. Туда же идут отряды трех сыновей султана. Жан де Бриенн предположил, что, лишь только крестоносцы вновь выдвинутся к Дамаску, сарацины начнут отступать, заманивая христиан все дальше вглубь своей территории, чтобы потом взять их в кольцо и разгромить, как это уже было при Хаттине. Поэтому король предложил совершенно неожиданный для всех собравшихся в шатре ход. Направить основной удар не на сирийские города, а в Египет – в самое сердце державы Эйюбидов. Флот может быстро доставить крестоносцев к египетскому берегу, тогда как войскам султана понадобится много времени для перехода из Сирии в Египет, и ловкий маневр может удаться. При хорошем стечении обстоятельств христиане смогут захватить Каир и диктовать свои условия Аль-Адилю, и в первую очередь – об освобождении Иерусалима.
Боэмунд Антиохийский, недолюбливающий Жана де Бриенна, так как считал его выскочкой, в целом согласился с идей короля, тем самым, впервые за долгое время, порвав нить напряжения, существовавшую между двумя главными сеньорами на христианском востоке.
Жан де Бриенн горячо поблагодарил князя, и все присутствующие на совете поняли, какой это важный для них обоих был момент. Рыцари иерусалимского короля и антиохийские рыцари, ранее также соперничающие друг с другом, теперь стали жать друг другу руки и обниматься.
Но не так прост был князь Боэмунд. Его согласие с королем имело глубоко продуманные, материальные интересы. Большая армия крестоносцев поглощала очень много припасов, к тому же держать Божьих воинов в узде являлось делом весьма сложным, и если вовремя не направить их на длительную войну, то стоявшая на пороге зима заставит их расположиться на несколько месяцев в Святой земле и все тяготы по их содержанию лягут на плечи местных баронов, и в первую очередь князя и короля Иерусалимского. На Жана де Бриенна ему было плевать, но свои владения от разнузданности голодной армии крестоносцев он хотел защитить.
А вот Рауль де Меранкур, патриарх Иерусалимский, был неприятно удивлен единодушием короля и князя, говоривших вовсе не о новых приступах сарацинской крепости на горе Фавор, а о каком-то сомнительном предприятии в Египте. Он стал спрашивать их о намерении напасть на Египет после того, как христиане вернут себе место Преображения Господня. Король и князь, многозначительно переглянувшись, почти хором ответили, что их войска уходят от этой горы и более никаких штурмов не будет. Брызгая слюной от злости и возмущения, патриарх стал сыпать угрозами. А когда этот метод действия не возымел, он вновь став кротким, словно агнец, пытался образумить христианских сеньоров, делая упор на то, что святыня остается в руках неверных и что же скажет Христос, глядя на них с небес, если им совсем не дорого место, где Он явил ученикам Свое Божественное величие. Патриарх в своей речи объявлял, как страдает на небесах Господь, видя, что Назарет, Вифлеем, Иерусалим под пятой нечестивцев, а Божьи воины стремятся вовсе не туда, а в какой-то проклятый Египет. Рауль де Меранкур, отчаявшись повлиять на Жана де Бриенна и Боэмунда Антиохийского, с надеждой смотрел на короля Венгерского и герцога Австрийского. Но в их холодных глазах он не встретил понимания. Леопольд Австрийский, с легкой усмешкой на губах, шепотом сказал своим сеньорам, что старик совсем рехнулся и такими бреднями времен первых походов крестоносцев теперь не увлечь. Видя, что король и князь ждут его решения, он быстро понял, как хорош план Жана де Бриенна, ибо знал, что дальнейшее стояние у Фавора грозит армии быстрым распадом и возвращением домой, а пока герцогу это было не нужно. Являясь человеком довольно набожным, поддерживающим рыцарские и нищенствующие ордена, он тем не менее был в первую очередь хорошим политиком и стратегом и ненавидел фанатиков, которым, как он понял, является Рауль де Меранкур.
Боэмунд Антиохийский пытался объяснить патриарху всю бессмысленность штурмов крепости на горе Фавор, когда нет осадных машин, надвигается зима и боевой дух армии, вследствие трех неудачных приступов, значительно упал. Но все было бесполезно. Патриарх, будто скала, стоял на своем, грозя унести от недостойных воинов Божьих благословенную реликвию – частицу Честного Креста. Леопольд Австрийский встал и, выказав поддержку наступлению в Египет, прекратил тем самым дальнейшие бесплодные прения с патриархом.
Но оставался еще Андраш Венгерский, слушавший всех со скептической миной. Деметр Аба что-то постоянно нашептывал королю, от чего лицо монарха все более мрачнело. Когда настал черед высказаться ему, Рауль де Меранкур, затаив дыхание, ждал его слов, как последнюю надежду. Но и здесь патриарха ждало жестокое разочарование. Венгерский король, напирая на то, что контингент его войск в армии крестоносцев самый многочисленный и без него любые предприятия против сарацин все равно обернутся неудачей, уверенно гнул свою линию про овладение Дамаском. Он соглашался с бесперспективностью осады Фавора, но идти готов был только на Дамаск, громить там Аль-Адиля и его трех сыновей, а потом, по обстоятельствам, двигаться на Иерусалим. Любые попытки сдвинуть этого упрямца с занимаемой им позиции наталкивались на глухую стену презрения и надменности. Даже увещевания герцога Австрийского, которому Андраш лично был многим обязан во время междоусобной борьбы за трон со своим братом, не помогали. Египет он считал глупой авантюрой, говоря, что он шел в поход в Святую землю, а не куда-то еще. Тот факт, что бороться за христианские святыни можно, поражая врага в других местах, его не устраивал.
Штернберг по наивности своей подумал, уж не позвали ли его с братом на совет, чтобы вот в такой тупиковой ситуации поучаствовать на стороне герцога в силовом методе решения вопроса. Но тут же понял, какая глупость даже мыслить об этом, ведь столь прославленные могущественные сеньоры не могут действовать, как простые рыцари.
Леопольд Австрийский предложил закончить совет, раз уж договориться пока не удается. Все согласились с ним. Однако одно общее решение все-таки было принято. К вящему неудовольствию Иерусалимского патриарха, на третий день после этого совета два короля, князь и герцог постановили увести армию от горы Фавор.
После того, как Рауль де Меранкур, весь трясущийся от гнева, покидая совет, воскликнул, что ноги его больше не будет среди этой нечестивой армии и он завтра же увозит с собой частицу Честного Креста, Боэмунд Антиохийский, тоже весьма раздосадованный, быстро собрался и ушел в окружении своих баронов. Он проклинал несговорчивого Андраша Венгерского, из-за которого, скорее всего, новый совет так и не соберется, а разделившаяся
