лазя и никому не мешая.
Деревенские как один твердили про “червей”, про страхи и милость Тайлеса, вот только образки свои посмотреть не давали. Так что Вихрь по тихо высказанной просьбе Урагана пошел к Ирбису – посмотреть на детей. У пары из них под шерстяными жилетами поверх легких распашонок образки виднелись.
– Деспер, – отчитался Вихрь, заловивший мальчишку и в шутку защекотавший его. Отпустил прочь смеющегося и вырывающегося ребенка только, когда образок выскочил из-за пазухи.
– Деспер значит, – хмуро повторил Ураган, направляясь к лежащим почти на земле (только тонкие плащи защищали их от холодной почвы) израненным храмовникам, над которыми колдовал Волна.
Водный на миг оторвался от работы, поднимая глаза на капитана:
– Не выживут, однозначно. Но в чувство привести могу. Надо?
Ураган задумался, разглядывая странные синие одежды на храмовниках, сейчас пропитавшиеся кровью. И метку между бровей заметил. И оружие, не положенное простым храмовникам.
– Эти же не Тайлесу поклоняются?
– И не Десперу, – за спиной отозвался демон, как оказалось, все это время шедший вслед за капитаном и пытавшийся понять: с чего бы тот так заинтересовался местными божками?
– Знаешь их? – уточнил у Вихря Ураган.
Вихрь твердо кивнул:
– Знаю. Поклонники Всеединого. Утверждают, что есть только один истинный бог, и именно ему они поклоняются. Остальные все признаны еретиками. Маги – особенно, магов истребляют нещадно. Веру несут огнем и мечом. Хотя бывают и исключения, как эти, например. Влезли в бой за чужую паству, не остались в стороне. По одежде – синь. То есть каста божьих воинов высшего ранга. Что-то еще?
– А вон тот? – Ураган качнул головой в сторону странного, лысого мальчишки, сидевшего в одиночестве и пытавшегося двумя руками не дать голове развалиться. Скальпированную рану на голове ему уже зашили, так что развалиться голове было не суждено, но болело, видимо, зверски. Из одежды на мальчишке почти ничего не было, только то, что не пожалели отдать крестьяне. Судя по ожогам на руках и груди, вся его одежда разлезлась от кислоты змеевиков.
Вихрь пожал плечами:
– Говорит, что почти ничего не помнит. Утверждает, что монашек из Черно-горы, как оказался тут – не знает. После такой раны, как у него, неудивительно, что ничего не помнит. Поклоняется Тайлесу, не врет об этом. Отзывается на имя Янош. Вроде все.
– Спасибо, Вихрь. Иди отдыхай.
– Не устал. – отрезал демон.
– Тогда помоги Снегу с едой. Поройся в моем мешке с едой – там овощи есть для Сума и Ясеня.
Вихрь вздохнул и пошел прочь к костру, у которого кашеварил Снег, – рядом с Ураганом было интересно, но и... Опасно. Пусть безумцами Ураган называл их, но и сам не далеко ушел в своем сумасшествии.
Волна, внимательно прислушивавшийся к разговору, выругался себе под нос – храмовник, над которым он бился сейчас, испустил последний вздох, так и не придя в сознание.
– Капитан... Второй тоже вот-вот... – сказал он, поднимая глаза на Урагана. – Приводить в сознание или...?
– Давай. – решился Ураган.
Волна приподнял голову храмовника (далеко за тридцать, суровый, чем-то даже красивый – зрелой, настоящей мужской красотой) и капнул тому в рот настойку, резко пахнувшую спиртом и травами. Ураган заметил, что пальцы Волны подозрительно припухли, словно он влез ими в слизь змеевиков... Или эти пальцы кто-то кусал.
Храмовник закашлялся, сгибаясь пополам, наспех наложенные повязки на груди и животе резко заалели свежей кровью. Взгляд храмовника на миг встретился с глазами склонившегося над ним Урагана:
– Вы можете сказать: что тут случилось? Нужно ли что-то...
Ему не дали договорить, на еле понятном данска храмовник прошептал:
– Kir... ke... kirke...
– Jeg melder dig til dit tempel. – Ураган давно не говорил на данска, и не был уверен, что сказал правильно. Вроде, получилось, что сообщит в храм. Рука умирающего вцепилась в его руку:
– Nej! Nej... – Он выдавил на всеобщем, еле выговаривая, – храм... Тай...
Сил не хватило, глаза храмовника закатились. Уже навсегда. Ураган закрыл его веки:
– Покойся с миром, ты до конца выполнил свой воинский долг, – сказал он, хоть никогда не любил храмовников. Но этот... Этот пошел до конца, не жалея своей жизни за чужих для него людей.
Ураган встал и распорядился в темноту, ловя взгляд Поля:
– Похоронить со всеми воинскими почестями. – потом вздохнул и поправился, – Поль, хотя бы просто погреби по-человечески, понимаю, что тут и так полно других трупов.
Он пошел в сторону монашка – солдаты из Черно-горы все равно упрямо отказывались разговаривать с боевыми магами до распоряжения командира. А командир, с обожжённой грудью, хрипел и не приходил в себя, несмотря на усилия Буруна.
***
Ураган присел рядом с мальчишкой, протянул ему свою флягу:
– Будешь?
Монашек, типичный уроженец здешних мест, бледнокожий, черноволосый и синеглазый, поднял на него глаза:
– А что там, добрый человек? – робко и дрожа от холода спросил он на словечине, вынуждая Урагана переходить со всеобщего на неё:
– Просто вода.
– Спасибо, это так... Так по-человечески. – Мальчишка припал к фляжке, залпом выпивая всю воду. Рукавом обтер рот и вернул флягу, – благодарю, добрый человек.
Ураган, разглядывая его легкие одежды – рубашку, очень похожую на женскую, да стеганный, почти протертый жилет, посмотрел в сторону своих боевых магов. Столкнулся с алыми (очки полукровка-вампир уже снял, глухая ночь на дворе) глазами Снега:
– Снег, найди какой-нибудь лишний плащ. Можешь из моих запасов взять.
– Да, капитан! – Вампир отложил в сторону тарелку с едой, встал и стал копаться в вещевых мешках. Перекинул плащ через руку, потом подумал и взял две щербатых, глиняных миски, наполняя их кашей. Вихрь на край тарелок осторожно положил по краюхе хлеба.
Снег подошел ближе, Янош, бросив косой взгляд на лицо полукровки и заметив алые глаза, чуть побелел и сжался, но от протянутой еды не отказался. И в плащ закутался, пряча под его полой грязные, босые ноги. Ураган, медленно захватывая краюшкой хлеба кашу, спросил:
– Янош, ты не мог бы рассказать: что тут случилось?
Тот закачал головой, тут же жалея об этом и шипя от боли:
– Я не помню ничего. Совсем ничего...
Ураган кивнул:
– Не переживай так, что-то да ты помнишь. Имя, то, что монах – это уже неплохо. И ешь, помнишь же, как есть?
Монашек улыбнулся и принялся черпать горячую
