братом Святославом[29] сразу же «начя събирати воя» [ЛПС: 110]. В ответ на это Ярослав «съвокупя Переяславци поиде къ Ростову, а Гюрги съ Володимирци и съ Соуждалци поиде» [ЛПС: 111]. В данном случае не приходится сомневаться в том, что в военных столкновениях на реке Ишне принимали участие городовые дружины – «вои», а не только князья со своими дружинами[30].
В ближайшем будущем (1214 г.) в городские усобицы активно включаются москвичи. Факт этот для истории Северо-Восточной Руси примечательный. Он свидетельствует о становлении еще одного пригорода самостоятельным городом. Первый шаг к этому был предпринят москвичами годом ранее. «Летописец Переяславля Суздальского» очень кратко сообщает, что «на тоу же зимоу Володимиръ Всеволодичь, не хотя княжити в Гюргеве[31] и бежа в Волок, а с Волока на Москву и седе тоу въ брата своего городе въ Гюргове» [ЛПС: 111]. Московский свод 1479 г. добавляет, что за действиями Владимира стояли Константин и ростовцы, потому что вначале он «беже в Ростовъ», потом – на Волок, и только «оттоле посла и Костянтинъ на Москву» [ПСРЛ, т. XXV: 109]. В любом случае мы видим, что появление князя Владимира в Москве прошло безболезненно для обеих сторон. Почему? Москва, как следует из вышеприведенного текста, являлась пригородом, зависимым от владимирцев и владимирского князя. Естественно, что, стремясь к самостоятельности, она нуждалась в своем князе. Москвичи в лице Владимира и приобрели его. Однако этому предшествовали, судя по его остановке в Волоке, какие-то переговоры, только после которых он садится в Москве. Похожей представлялась картина и М. Н. Тихомирову: Владимир «бежал на Волок, а оттуда на Москву, где сел князем, конечно, не без согласия москвичей»[32].
Идя, таким образом, против Юрия и владимирцев, москвичи становятся их противниками и уже в следующем 1214 г. выступают на стороне ростовцев.
Константин и ростовцы остались недовольны мирно закончившимися столкновениями на Ишне, поэтому вновь «зая Костянтинъ рать» [ЛПС: 111]. Он попытался отобрать у Юрия и Ярослава северные города: Соль Великую, Кострому и Нерехту[33]. Костромичи, видимо, не желали отступаться от города Владимира, поэтому Константин «Костромоу пожьже», а другие города он просто отъя». Чем были вызваны эти акции ростовцев? Для ответа на этот вопрос рассмотрим, какое место занимали указанные города в Северо-Восточной Руси. По этому поводу высказывались различные мнения. Так, И. М. Миловидов полагал, что Кострома являлась «пограничным» городом между Ростовской и Владимирской волостями, а Константин сжег ее из стратегических соображений [Миловидов 1886: 26]. Согласно отечественным ученым, Кострома как городское поселение возникла в пределах последней четверти XII – начале XIII в. [Насонов 1951: 193, 194, 196; Кучкин 1984: 94]. В это время она осуществляла функции форпоста «низовской» колонизации [Рябинин 1986: 99]. А. Н. Насонов упоминает о Соли Великой и Нерехте в связи с распространением «ростово-суздальской дани», обусловленной, «по-видимому, экономическим значением этих мест» [Насонов 1951: 193–194, 196]. Основываясь на данных археологии, Е. А. Рябинин считает все эти поселения уже «городскими центрами»[34] [Рябинин 1986: 99]. Думается, что такому выводу не противоречат и летописные сообщения. В самом деле, костромичи сумели организовать защиту своего города, а Соль Великая и Нерехта сдались только перед превосходящими силами противника. Представляя собой определенную военную, а возможно, уже и политическую организацию, все же эти города, видимо, не претендовали на самостоятельное существование. Хотя нападение на них является, безусловно, показателем их возросшего значения в жизни северо-восточного общества. Обезопасить себя от участия этих городов на стороне владимирцев в борьбе против ростовцев – такая цель преследовалась Ростовом при нападении на владимирские пригороды.
Реакция Юрия и Ярослава была естественной: они «скопивше плъкы, поидоша опять на Константина къ Ростову» вместе со своим союзником Давидом Муромским. Вот тогда и пробил час москвичей. Владимир «поиде с Москвичи и съ дроужиною своею къ Дмитровоу къ Ярославлю городоу брата своего…» [ЛПС: 111–112]. В этом сообщении летописи, как нам представляется, заложена довольно важная информация. Во-первых, что заметил еще М. Н. Тихомиров, «летопись говорит о “москвичах”, отделяя их от княжеской дружины» [Тихомиров 1956: 410]. То есть можно сказать, что московская городовая дружина здесь выступает практически самостоятельной военной единицей под руководством своего военачальника – князя[35]. Во-вторых, на арене борьбы появляется еще один город – переяславский пригород Дмитров. Он оказывает яростное сопротивление москвичам. «Слышавше же Дмитровци, оже идеть на нихъ Владимиръ, и пожгоша сами все преградие и затворишася. Владимиръ же, приехавъ, не доспе имъ ничто же, зане Дмитровци крепко биахутся з города. Тогда же хотешя и Владимира застрелити, и бежа от града съ полкомъ своимъ, оубоявся брата своего Ярослава. Дмитровци же, вышедше из города, избиша зад дроужины его. Владимиръ же гнавъ седе на Москве» [ЛПС: 112]. Здесь Дмитров ни в чем не уступает москвичам и их князю в «очной» борьбе. Поэтому прав М. Н. Тихомиров, утверждая, что «оба города выступают еще как примерно равноправные единицы по своим силам» [Тихомиров 1956: 413]. Более того, в конечном итоге дмитровцы вынуждают князя возвратиться в Москву. Однако оставался он «на Москве» недолго. После очередного примирения под Ростовом «Гюргии поиде къ Москве на Володимира, испросивъ помочь оу Костянтина и оу Ярослава и пришедъ оседе Москвоу» [ЛПС: 112]. Летописец передает мирный диалог братьев, закончившийся тем, что Владимир покидает пределы Северо Восточной Руси, уходя в «Русскую землю» – в Переяславль Русский. Полагаем, что немаловажную роль в этом уходе сыграли сами москвичи. Разуверившись из-за неудачных действий под Дмитровом в своем князе, они не препятствовали его уходу. К этому же решению их склоняла и стоявшая под городом владимирская рать.
В книге «Древняя Москва» М. Н. Тихомиров в свое время подвел определенные итоги развития Москвы в начале XIII в. В рассказе об осаде Дмитрова, писал он, «впервые упоминаются “москвичи”, и этот термин звучит многознаменательно. Конечно, под ним понимаются не только горожане, но в то же время и не одни землевладельцы со своими вооруженными отрядами. “Москвичи” – это целый комплекс понятий, обозначение жителей города и окружающей его округи. Характерно и само предпочтение Москвы соседнему Юрьеву-Польскому, лежавшему в богатой сельскохозяйственной местности. Однако этого факта достаточно для того, чтобы признать, что Москва сильно продвинулась вперед…» [Тихомиров 1947: 17–18; 1956: 410].
Эти рассуждения М. Н. Тихомирова можно продолжить. Видимо, не столько земля, поля и нивы интересовали в то время северовосточных князей, сколько мощь того или иного города, в первую очередь его военное и политическое значение. Сила города способствовала и значимости князя. Не князь поднимал авторитет городской общины (хотя он являлся необходимым элементом ее структуры, как мы это неоднократно видели), а городская община
