Разговаривали они на крио, размахивали руками и качали головами. Лица у обоих покраснели от ярости. Увидев меня, оба стали показывать в мою сторону. «На меня злятся», — подумала я, встала на колени перед своими захватчиками, наклонила голову и стала ждать. Мне хотелось показать старшему мятежнику, что я буду послушной.
— Ну все, малышка, убирайся! — гаркнул мятежник, когда светлокожий мужчина отошел. — Ты нам не нужна.
Не зная, правильно ли расслышала, я осталась на месте.
— Можешь идти! — повторил мятежник, на этот раз махнув рукой. — Иди, иди, иди!
Я медленно встала и повернулась к футбольному полю.
— Погоди! — заорал солдат. Пару секунд я стояла без движения, а двое юных повстанцев сняли ружья со спины и прицелились в меня. Я ждала, когда старший мятежник даст приказ стрелять. Вместо I этого он встал передо мной и заявил: — Прежде чем уйти, ты должна выбрать себе наказание.
— Как это? — пролепетала я. По щекам катились слезы, которые я больше не могла сдерживать.
— Которой из рук ты хочешь лишиться первой?
Комок в горле растворился в крике.
— Нет! — заорала я и пустилась бежать по футбольному полю, но, увы, без толку. Старший мятежник поймал меня, обхватив большими руками за живот. Он приволок меня обратно к младшим и швырнул к их ногам.
Трое парней рывком поставили меня на ноги. Я отбивалась, пиналась, кричала. Но мне, слабой и уставшей, было не справиться даже с мальчишками. Сломив мое сопротивление, они потащили меня за туалет к огромному валуну.
Ночь огласили ружейные выстрелы: мятежники уничтожали деревню и, наверное, оставшихся в ней жителей. «О Аллах, пусть шальная пуля попадет мне в сердце и я умру!» — взмолилась я, бросила сопротивляться и сдалась на милость парней.
У валуна лежал мужчина без рубашки, вокруг него валялись камни поменьше. Я с ужасом узнала в лежащем мужа беременной женщины. Он ходил по городам и продавал свой товар, совсем как торговец, который дал мне пальмовое масло. Убитая была его второй женой; ребенок, которого она носила, стал бы его первенцем. Теперь голова мужчины превратилась в кровавое месиво, я даже видела мозг. Мятежники насмерть забили его камнями.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не надо так со мной! — с мольбой обратилась я к одному из парней. — Мы с тобой ровесники. Ты говоришь на темне, значит, родился и вырос в наших краях. Живи ты в нашей деревне, мы были бы кузенами. Мы можем стать друзьями…
— Мы не друзья, — нахмурился парень, доставая мачете. — И уж точно не кузены.
— Ты мне нравишься! — продолжала я, стараясь его задобрить. — Зачем мучить человека, которому нравишься?!
— Потому что мы не хотим, чтобы ты голосовала, — отозвался парень. Его приятель схватил меня за правую руку, еще один растянул ее по плоской части валуна.
— Если собираетесь отрубить мне руки, пожалуйста, лучше просто убейте! — упрашивала я.
— Мы не собираемся тебя убивать, — возразил юный повстанец. — Мы хотим, чтобы ты пошла к президенту и показала, как мы тобой поступили. Теперь ты не сможешь за него голосовать. Попроси у президента новые руки!
Меня зашатало, но двое парней не дали мне потерять равновесие. Когда клинок мачете полетел вниз, наступила полная тишина. Я крепко зажмурилась, но глаза невольно распахнулись, и я все увидела. Отсечь мне правую руку парням удалось лишь со второй попытки.
Первый удар не разрубил кости, которые теперь торчали из-под кожи кусками разной формы и величины. Парень опустил мачете во второй раз, чуть ближе к локтю, и моя кисть упала с валуна на землю. Несколько секунд нервы поддерживали в ней жизнь, и рука прыгала по земле — примерно так прыгает вытащенная на берег форель, прежде чем ее оглушают ударом по голове, убивают и готовят на ужин.
Когда юный мятежник схватил меня за другую руку и положил ее на булыжник, сил сопротивляться уже не было. Левую кисть мне отсекли с третьей попытки. Даже после третьего удара осталась часть мышц, повисших клочьями.
Боли я не чувствовала — возможно, дело было в онемении после долгих часов в путах. А вот ноги подкосились. Я рухнула на землю, а парни вытерли кровь с мачете и зашагали прочь.
Веки слипались, но я видела, как юные мятежники дают друг другу пять; слышала их смех. Помню, что, прежде чем перед глазами потемнело, я думала: «Кто такой президент?»
ГЛАВА 4
Голова как бетонная… Я открыла глаза, но закашлялась еще до того, как зрение сфокусировалось. Подняв руку, чтобы прикрыть рот, я почувствовала кровь, теплую и липкую. «У меня нет рук», Я вспомнила я, похолодев от ужаса, но запаниковать не успела: живот свело от боли.
— Что со мной случилось? — спросила я вслух. Никто не ответил.
Подняться без помощи рук оказалось тяжело. Я перекатилась по земле, встала на колени, потом, шатаясь, поднялась на ноги. Сперва я обошла пустырь по кругу, не зная, в каком направлении двигаться. Потом ощущения восстановились окончательно. Я услышала громкий треск костра, его всполохи за деревьями осветили мне путь.
Прижимая обрубки к животу, я начала механически переставлять ноги. Хотелось сбежать подальше… подальше отсюда, подальше от этой деревни. Я не сомневалась, что мне устроили засаду. Что за манговыми деревьями караулят юные мятежники, готовые меня подстрелить. Ковыляя к футбольному полю и кустам, что росли за ним, я ждала, что вот-вот услышу свист пули, рассекающей воздух.
Однако выстрелов не было, и робкие шаги превратились в бег. Вскоре я уже не слышала ни громкой музыки, ни рева пламени, ни воплей мятежников. Кусты приветствовали меня негромким стрекотом кузнечиков.
Сил не осталось, но я бежала до тех пор, пока не добралась до пруда, освещенного полной луной. На берегу я опустилась на колени. Прижав изуродованные руки к животу, я долго пила прохладную освежающую воду.
Напившись, я села и оглядела себя. Блузка с юбкой порвались, измазались в грязи и в крови. Я вытянула руки, чтобы осмотреть раны. Вместо кистей осталась лишь толстая корка засыхающей крови. Я внезапно поняла, что мне больно: острая, стреляющая боль текла и к плечам, и к животу. Мне было плохо — плохо, как никогда в жизни, это уж точно. Я закрыла глаза, чтобы не видеть ран, затем окунула предплечья в воду, надеясь, что это облегчит страдания. Не облегчило. От сильной, ошеломляющей боли подкатила дурнота, и я поняла, что теряю сознание.
Я лежала на траве и твердила себе: «Не отключайся!» Не закрывая глаз, я медленно сделала несколько
