испуганной Офелии, что бродила там, позади, в вечной темноте и забвении, – уверенность. Или вера?
Михаэль протиснулся боком в очередной проход, и с испугом почувствовал жар – сфера таяла. Михаэль проверил вязь – нити не порвались, но в самой структуре силовых линий нечто менялось, будто менялся… сам мир?
Михаэль пополз вперед – теперь на животе: проход завалило почти до потолка, и встать было уже невозможно. Сзади пыхтел Коряга, и монах запоздало подумал об исцелении – оно ведь тоже теряло силу.
"А проклятие?"
Быстрее и быстрее; обдирая, сжигая кожу и кости о раскаленные угловатые камни, пробирался вперед монах. В глазах темнело, сердце ходило ходуном, и зудела трусливая мысль: "Куда, куда? Не лучше ли вернуться?". Михаэль дважды терял сознание, затем полз дальше. В голове все путалось, руки почернели. От земного жара высыхала и больно трескалась кожа на лице.
Вдруг воздух изменился. Михаэль просто не поверил, когда раны освежил холодный ветерок, и свет, обморочный, тусклый, как тот, что провожает людей в последний путь, заструился в конце лаза.
Монах потянулся навстречу. Проход расширился и покрылся инеем, а затем и вовсе выбросил Михаэля в студеную тайгу. И был ультрафиолетовый закат над хребтами, и чистый воздух, и тела, тела, тела – усеивали площадку перед входом.
Михаэль сел на колени, набрал пригорошни снега и вытер обгорелое лицо. Кожу щипало, руки деревенели, но нестерпимый жар уходил.
Сзади послушался шум, и вылез бледный, донельзя взмыленный Коряга. Одной руки у него не стало, но лицо быстро свежело, быстро розовело и еще быстрее оживало на ледяном ветру.
– Где мы? – говорил наемник сдавленно, с каким-то титаническим усилием. – Где?
Михаэль молча побрел между трупов. От холода они не сгнили – только покрывались с годами новым и новыми наростами льда. Королевская гвардия, воины стражей, наконец, сам первый страж – буквально разодранный три века назад на куски. Меч его, чистый, серебристый, точно молодой дракончик, лежал прямо на земле. Рядом – щит с цифрой IV.
Михаэль остановился, чувствуя, как к горлу подкатывает что-то дикое, неуемное – радость? Счастье? Восторг? Он попытался взять щит заклятием и понял, что не может колдовать – силовые линии располагались совершенно незнакомо, сумасшедше, сумбурно, как спутанные волосы.
"Мы в другом мире? Мы-в-дру-гом-мире".
Коряга подошел и встал рядом. На меч и щит наемник смотрел устало, брезгливо, будто на набившую оскомину еду.
– Доволен? И где сам четвертый?
Михаэль пожал плечами. В доспехах стража был лишь один человек – с цифрой I.
– И где та тварь, что заставила их убивать друг друга?
Монах не знал. Никакого безумия он не чувствовал, никто не нападал, не подкрадывался.
"А было ли безумие? – Михаэль смотрел на тело изуверски, страшно убитого первого стража и чувствовал, как внутри поднимается злость. – Руда не исчезла, тел рабочих не нашли. Шахта стала не нужна, когда принялись добывать кристаллические породы, и ее использовали… в качестве искусной ловушки? Но зачем?
А что будут чувствовать люди, когда рядом избранные, отмеченные Богом. Зависть. Сколько не помогай, сколько ни спасай – в их глазах ты этого не заслуживаешь. Особенно, если тебе строят церкви и простые, глупые люди поклоняются тебе. Кому страшнее всех? Королю. Вот ему союз с некроматическим орденом, который позже станет личной охраной короля и лицемерно назовется орденом стражей. Вот шахта, в конце которой и великий маг потеряет свои способности. Убивай проклятых, убивая святых. Сначала пришел второй страж – видно, почуял угрозу и хотел уйти. Его убили и превратили в ловушку – в нее попал третий. Первый изгнал его, чтобы остановить проклятие, а сам отправился прямиком в засаду. И четвертый пал?
Зато ни один артефакт убийцы так и не смогли забрать.
Как же Утереил, Бог света, все это допустил? Ну, зачем людям ТАКОЙ Бог? Зачем я хочу верить в такого? Или его и нет вовсе? Есть только люди с мелочными желаниями, со своими грешками и прихотями".
Михаэль ужаснула мимолетная мысль – если взять щит, и смерти не будет, то он, Михаэль, избран. На него прольется божественный свет Утереила, и, значит, его, Михаэля, Бог существует, и, значит, Бог един для всех миров.
Если нет, если смерть, то… так тому и быть. Щит – просто зачарованная железка, а Михаэль – просто ни на что не годный старик.
На лице монаха появилась робкая улыбка, он сел на колени – снег холодный, кусается – и, ласково, аккуратно поднял реликвию.
Вид у Михаэля стал забавный и очумелый, как у мальчишки с только что вымытыми ушами. Монах зажмурился и внутренне приготовился – к испепеляющей жаре, слепоте, забвению. Он и жаждал, и боялся этого.
Прошла минута, другая. Ничего не происходило.
– Ну? Что-то чувствуешь? – спросил Коряга.
Пять минут. Десять. Монах вздохнул. Хотелось сострить, как-то особенно горько и зло. Насчет лживых легенд и пустого величия, насчет даров Бога, веры, себя, но в тот миг, когда с языка готова была сорваться едкая фраза, лицо Михаэля вдруг исказилось. Казалось, невообразимое, всечеловеческое, всемировое страдание нахлынуло на монашескую душу, и она захлебнулась. Она потонула, потерялась в этом горе, и не находилось для него подходящих слов.
Все-таки шут из Михаэля был паршивый.
И пришел четвертый страж на границу миров, и узрел, что сделали люди с его братьями, и обратился в гневе к Утереилу:
– О Бог утреннего света, зачем ты заставил защищать нас этих алчных и неблагодарных животных? Разве стоят они того? Разве не заслуживаем мы большего?
И разозлился тогда пуще прежнего Утереил, и молвил он стражу:
– Вы защищаете тех, кого вы заслужили. Но раз считаешь ты себя достойнее этих людей, то не будешь ты более с ними. И будешь ты животным, которым их нарек, и будешь в его облике вечно, пока не придет человек с гордыней большей твоей и не затмит тьмой своей души – твою.
И пролил Утерел свет на четвертого стража, и обратил его в черного дрозда. И скитается он с тех пор по землям нашим, не зная покоя и счастья, не зная людей и собственной смерти.
Фабио Неймар, "Жизнь и удивительные странствия Гийома Де Труа, Четвертого стража Утереила". Глава 6, последняя.
