ставил ему памятники и храмы.
И возгордился четвертый страж, и потакал славе своей, и родилась через то в иных душах зависть и ненависть. Чем превозносил себя более четвертый страж, тем больше сказывалось бесстыдных людей, тем больше охотились они на братство и пыталися отнять их божественные дары. Горе им! На всякого, кто дотрагивался до святыни, обрушивался свет Утереила, и слепли они от жадности своей, и погрязали в забвении.
И возник следом раздор промеж самих стражей, и ушли они друг от друга в разные стороны. Первый и второй на юг, третий – на север. О четвертом же не слышали почти десяти лет, пока не пропали былые друзья в северных шахтах.
Фабио Неймар, "Жизнь и удивительные странствия Гийома Де Труа, Четвертого стража Утереила". Глава 4.
Первые уровни оказались чистенькие и хорошенькие, как покои принцессы. И студеные – гораздо холоднее поверхности. Впрочем, Михаэль все равно быстро уставал. От груза ныли плечи и ломило спину; лицо щекотал соленый пот.
"Зачем я только брал с собой лампу? Ладно бы печь, но лампу? Я же монах, я могу наколдовать пламя, а таскаю с собой тяжелую масляную лампу. На сколько ее хватит? Час? Два? Олух. Динозавр. Старый, глупый… динозавр. "
Шел отряд гуськом: вперед Коряга, затем Офелия и монах. В его голове отдавались звуки шагов, и Михаэль недовольно морщился – казалось, они будят этим грохотом древнее… зло? Темноту? Сирена выпустила вперед заклинание света, и оно порхало изящной ласточкой, прогоняя мрак пещер. Михаэль только и видел, что спину девушки да лунные блики на стенах.
Убитых пока не нашлось, но пахло странно, алхимической лабораторией. Пыль на полу тоже лежала странная – темно-красная, точно сухая кровь. Михаэль было неприятно туда наступать.
В ноги опять ткнулись старые рельсы для тележек. Михаэль успел их возненавидеть – каждый раз они возникали из ниоткуда, как грабли на монастырском огороде, и норовили ударить монаха в лоб. Рельсы, шпалы, рельсы, шпалы; брошенные тележки с рудой.
Уже на втором уровне – в заросшей фосфорными грибами оранжерее – обнаружилась пирамида из камней. Михаэль проверил силовые линии на предмет заклинаний и сам начал оттаскивать в сторону тяжелые, как гранит, камни. Дышал монах хрипло, трудно и временами замечал на себе скептические взгляды остальных.
– Помочь? – участливо спросил Коряга. Михаэль покачал головой и стал еще быстрее разбирать конструкцию – точно боялся показаться немощным, бесполезным стариком. И в самом деле боялся. И в самом деле был этим бесполезным стариком, который ничего за свою жизнь не совершил, ничего не добился.
Ничего. Если не найдет щит.
Михаэль в отчаянии отбросил очередной камень и увидел зачарованный пенал:
"Два этажа проверены мной, угроз или следов оных не обнаружено.
Смотрящий знак, что был над вратами, я подчинил себе, дабы знать о возможных гостях, кои, боюсь, не замедлят вскоре прибыть. Управляющий элемент размещен в машинном зале первого этажа.
IV страж
15 день месяца туманов
Високосный год две тысячи третьего цикла"
– Он-н кого-то ждал? – спросила Офелия. – Пенал, поле за-защиты – вязь та же.
Михаэль посмотрел на девушку и вытер с лица виноградины пота.
– Смерть, – донесся голос Коряги. Говорил он сипло, тяжело, как из тисков.
– Н-не смешно!
Коряга улыбнулся, и безобразный шрам растянулся на его лице подобно змее.
– Если он и в самом деле был бессмертен, как говорят легенды, то ждал именно ее.
– Прошу, Силло, хватит, – поморщился Михаэль.
– На войне или в боях самое страшное что? Как умирают другие. А он был бессмертен. Что, думаешь, творилось у него в мозгах? Он видел чужие смерти день за днем, страшные, наверное, мучительные смерти, раз до нас дошли все эти легенды. А сам оставался жив. Дни в бесконечном страхе, что вот-вот и тебя это прибьет или изуродует. Месяцы, годы – а он был бессмертен, и этот страх все эти годы не отпускал его. Я по себе знаю, потому что… потому что страх этот иначе тянет и тянет, когда вот так везет, как мне, а ему уж тем более, – Коряга смущенно замолчал.
– Д-дурень.
Офелия фыркнула – будто детеныш сирены, который пускает в озере пузырьки, – и Михаэль с изумлением понял, что девушка еще совсем молода по людским меркам. Ребенок-вор с навыками стенобитного тарана.
Третий и четвертый уровни тоже оказались чисты, но к пятому стены и потолок заметно огрубели, отовсюду доносились шорохи. Из проржавелых термо-труб капала грязная вода, собиралась в мутные лужи и сбегала вниз. Михаэлю это отчего-то напоминало – и напоминало приятно – дождь, весну и пашню за монастырем.
И пашня, и монастырь могли быть его. Если бы он вел себя порешительнее, посмелее. Если бы…
Как много этих «если», подумалось Михаэлю.
Коридор вертелся вслед за бледной ласточкой, спину ломило от усталости. Вдруг Офелия остановилась.
– Что случилось, дитя мое? – спросил монах. Его уже раздражала эта шахта, и туннели, и сирена, от которой вблизи пахло не то тиной, не то водорослями.
– З-звуки! – шепнула девушка. – Слы-ышишь?
Волосы Михаэля встали дыбом, пот на спине заледенел: из-за поворота доносился звук битвы. Сталь била о сталь, кричали люди.
Коряга, судя по скрежету, вытащил саблю, Офелия подобралась и затянула бледную кожу чешуей. Горе-отряд медленно двинулся вперед.
"Стойте, куда же?"
Михаэль смотрел им вслед, а сам не мог от страха пошевелиться. Он войну никогда не видел, он и монастыря-то не покидал, и вот такое. Стычки по дороге происходили без его участия – впереди, как в поговорке про хромых и убогих, шел Авектус, этот странный, этот мертвый рыцарь, и все расчищал.
В голове Михаэля творилось черти что, ноги не держали.
"Бог света, я же верил в тебя! Помоги?"
Тщетно. Бог света, видно, сам в себя не верил.
«Если я веду отряд, я должен быть там. Вперед! Я… я… хотя бы погибнуть так, чтобы потом об этом сложили легенду. Хотя бы маленькую. Хотя бы детскую сказку. ВПЕРЕД!»
Коряга и Офелия свернули, тень девушки пробежала по стене и стала уменьшаться. Михаэль глубоко вздохнул, и тут сердце бешено забилось – сзади раздались шаги. Там никого не было, монах знал, знал как и то, что сущность, звук, нечто кралось следом.
Не помня себя от страха, Михаэль бросился вперед. Поворот, шаг, поворот – грохот стоял страшный, будто прямо над ухом меч проламывал доспех. На земле лежали скелеты, мерцал неразрушимый знак предостережения. Офелия судорожно перебирала исцеляющую вязь, чуть дальше наклонился Коряга – с белым, как простыня,
